Элисса сжалась. Мысль о том, что ей предстоит снова столкнуться с Мейзой, напрягала. Она не понимала, почему Кабил упорно не видел исходящую от нее угрозу, но не поднимала более этой темы с ним. Хотела понаблюдать.
-А мне обязательно туда ехать?
-Да, Эли. Ты не можешь вечно отсиживаться в Константине. К тому же я не хочу с тобой расставаться, девочка моя. – поддел ее подбородок и поцеловал,- пойдут пересуды, если мы и дальше будем вдвоем запираться во дворце. Сейчас это совсем не кстати. Нам нужно готовиться к приезду твоей родни. Осталось ровно четыре недели… К тому же, у меня много важных встреч, которые не требуют отлагательств. Завтра я собираю совет мусульманских улемов. Нужно присутствовать.
Элисса скептически хмыкнула.
-С каких это пор это ты стал истовым правоверным мусульманином, Агилас? Мне казалось, ты довольно холоден к исламу…
Он многозначительно посмотрел на нее и промолчал.
Элисса громко выдохнула.
-Не люблю, когда ты вот так на меня смотришь- будто бы свысока опыта, как на ничего не смыслящую дурочку. Это раздражает.
Его взгляд и выражение лица остались неизменными. С той лишь разницей, что Агилас снова притянул ее к себе и поцеловал.
Их путь обратно тихий и задумчивый. Элисса пережила столь яркие эмоции накануне, что не было сил даже ворочать языком. Ей еще предстояло проанализировать все, что произошло между ними. Она рассматривала уникальное кольцо, о стоимости которого даже боялась предположить, а ее разум в буквальном смысле переполнялся сотней параллельных тем. Как спрятать такую любовь? Как скрыть её от всего мира? Одна мысль о том, что их история может навредить Кабилу, вызывала в душе тупую боль и даже панику.
Приезд обратно в Бумердес обнажил все страхи и зажимы, с которыми она отсюда уезжала. Даже не уезжала, убегала. Воспоминания о Монике не покидали. Она снова и снова прокручивала в голове последние дни, проведенные с лже-подругой. Пыталась понять ее мотивацию, найти хотя бы какую-то отправную точку в том, что произошло. Если это не Мейза, то кто, клан Бадави? Но Моника ведь сама перед смертью это опровергла… А еще эти нубийские змеи… Она снова и снова мысленно возвращалась к странной татуировке на руке девушки. Но парадокс был в том, что она ведь толком и не знала, это змеи или нет… Это ведь всего лишь догадки работницы арт-центра, без претензии на достоверность или точность.
Так или иначе, у Кабила наверняка была своя версия случившегося и свои доводы, но ими он опять же не жаждал делиться с Эли, смотря на нее как на ребенка. Элиссу огорчал такой подход. В этом вопросе он был сильно похож на ее отца. Трепетные чувства к девушке заставляли его ограждать её от того, от чего, возможно, и не стоило бы… Вопреки доводам разума и пониманию того, что у Кабила все под контролем, инстинктивно чувство нависающей совсем рядом опасности не покидало.
-Добро пожаловать обратно, Элисса,- манерно и радушно встретила девушку Мейза, приобняв ее,- рада, что с тобой все хорошо и врагам не удалось реализовать задуманное.
Девушка почтительно кивнула в ответ и заглянула в глаза свекрови. Что же пряталось в этом загадочном взгляде спелых вишен? Эли не могла прочитать там ни ненависти, ни тепла. Равнодушие? Скорее нет. Мейза смотрела как-то по-особенному. Наблюдающе, выжидательно, беспристрастно. Так змеи смотрят на свою добычу… Опять мысли о змеях… Снова и снова она к ним возвращалась.
- Ты выглядишь посвежевшей и счастливой, Эли,- продолжала изучать невестку,- налилась соком женственности. Тебе подходит…
-Воздух Константины целебен, тебе ли не знать, -вклинился в разговор Агилас. И почему-то девушке показалось, что так он пришел к ней на помощь.
Мейза двусмысленно хмыкнула, от чего Элисса внутренне сжалась. Она наверняка что-то подозревала,…
-Что ж, надеюсь, и воздух Бумердеса окажется не менее животворящим, дорогуша…
Элисса была разбита. На душе свербело. Во многом потому, что здесь она чувствовала себя гораздо более чужой. А еще расстраивала холодность Агиласа. По приезду он даже не посмотрел толком на Эли. После дежурных приветствий в вестибюле в адрес домочадцев тут же ретировался в кабинет, сославшись на загруженность, оставив ее один на один с Мейзой и своим одиночеством.
Подаренное им кольцо на пальце теперь давило. Вмиг оно стало не символом их прекрасной любви, а вещественной уликой, доказательством их греховного падения в глазах общественности. Эли казалось, что то и дело косящаяся на украшение свекровь считывала через него все, что было между ней и Бенземой. Поэтому как только предоставилась возможность, облегчением убежала в свою комнату, спрятаться от окружающих.