Как мы функционируем посредством описания? Сталкиваясь с внешним сигналом, мы закономерно обращаемся внутрь, силясь отыскать идеальные элементы, при помощи которых возможна интерпретация и адекватное ей действие. Такое положение неизменно чревато экзистенциальным конфликтом. Внешнее — всегда враг внутреннего, потенциальный противник, вызов, проверка на прочность и эффективность. В нагуале, где торжествует Реальность, миф об отделенности исчезает, как тень. Человек превращается в разомкнутую структуру, вещь и знание о ней абсолютно уравниваются друг с другом. Ничего не зная формально, мы в каждый момент располагаем абсолютным, исчерпывающим знанием о той области Реальности, с которой имеем дело. Наука здесь невозможна и не нужна, так как уже не информация оперирует информацией, но вещь — вещью, что и есть необусловленное действие, для которого нет пределов.
Таким образом, мы еще раз можем оценить смысл выражения дона Хуана "нагуаль там, где обитает сила". Способность к произвольной концентрации внимания (то поистине величайшее достижение Природы в человеческом существе, которое и породило сознание, личность, цивилизацию) в мире нагуаля обнажает заключенную в ней невообразимую мощь. Не это ли высшая самореализация Человека, открывающая совершенно иную перспективу для его бытия, иную гармонию, иной смысл? Выше мы говорили, что способ утилизации энергии бытия — прямое следствие способа восприятия объекта, так что тернистый путь человеческого развития в конце концов сводится к разработке такого описания мира, какое гарантировало бы нам максимальное разнообразие и оптимальность в методах данной утилизации. Мы видели, как подобный путь заставляет нас кружить вокруг да около, какого напряжения сил он требует для достижения частных и малоэффективных результатов, этих нелегких "побед над природой", о которых мы любим возвещать так помпезно. Мы догадываемся, насколько условны и искажены представления, составляющие фундамент нашей науки; мы сокрушаемся об этом, но не способны изменить общий ход своего развития, так как бесконечно увлечены инерцией культуры, преемственностью знаний и подходов. «Магия» дона Хуана подарила неожиданный шанс и невозможную ранее надежду.
Однако, прежде, чем распроститься со своим уютным «здравомыслием», со своими приятными фантазиями на предмет невиданных миров, прежде чем оставить побоку мастерство рационального мышления и языка, чтобы соблазниться сокрушительными чудесами магии, надо до конца осознать: Реальность — не Сад Небесный и не благоухающий океан Ананды; скорее, это торжество такого нечеловеческого порядка, что мы назвали бы его, в первую очередь, иррациональным хаосом. Только мысль — непревзойденный страж и хранитель тоналя — удерживает нас на краю отверзшейся бездны. Прекрасно сказал об этом М. Мамардашвили: "Только у существ и только в таком мире, где хрупко и как бы неминуемо обречено все высокое и благородное, есть и возможна мысль, полому что такие существа можно назвать историческими существами. Они являются таковыми, поскольку помещены на некоторой точке, которая находится на какой-то бешено закрученной кривой, окруженной хаосом иррациональным и гибелью. И это — мысли. И мысль есть вопрос о том, на каких условиях и как такая точка может удерживаться на этой кривой, и почему вообще такая кривая существует?" (М. Мамардашвили. Что значит мыслить и что значит мыслить не мысля?) (Курсив мой — А. К.)
Вопрос трагический и неразрешимый. Интеллектуальная программа, обратившая свое внимание на исток, на корень самой себя, обречена. Это конец ее функции, ибо все ее дальнейшее существование — только забвение, забытье поистине кошмарного знака, расшифровка которого сулит самоуничтожение. Но жизнь бесконечно больше разума, бесконечно важнее его — в ней свой особенный смысл, особенная радость и полнота.
Чтобы увидеть бытие таким, разум должен быть остановлен, язык прекращен и оставлен социальной коммуникации, в чем, собственно, и заключена его единственная функция, производство информации должно быть осознанно отделено от познания и названо составлением интеллектуального инструментария, имеющего существенное прагматическое значение для консервации эволюционно открывающихся путей потребления. Грандиозное «делание» науки и культуры воспето по заслугам, и мы — детища находчивой и трудолюбивой цивилизации — ни в коем случае не выбросим это сокровище на свалку истории. Мы все сохраним и пойдем дальше.