Тайна Карлоса Кастанеды. Часть I. Описание мира

Философский идеализм в строгом понимании гегельянца не терпит объявившейся пропасти между субъектом и источником переживания бытия – для него мир имеет смысл только как чрезмерная объективация Логоса, а сам переживающий – как единичная субъективация Логоса. Такой предельно однородный мир прост в обращении, но держится все-таки на умозрительной посылке, вряд ли для исследователя удовлетворительной. Абсолютная экспансия Логоса на деле оказывается интеллектуальной ловушкой. Попав в нее, мы обречены видеть реальность однозначно, предсказуемо и даже механистично, ибо все, созданное человеческим разумом, – механизм: отдельные цепи его могут быть недостроены, отдельные узлы неотчетливо разработаны, но сам принцип в любой миг готов лечь раз и навсегда установленным штампом на всякую доселе невиданную деталь.

Для подобной конструкции мысли события, изложенные в книгах Кастанеды, зачастую невозможны, как неприемлемы исходные положения, декларируемые доном Хуаном. Но если мы не ищем подтверждения уже привычных философских максим, а пробуем на свой страх и риск исследовать материал изнутри, полагаясь лишь на чистое переживание безразличного ко всяким концепциям опыта, то вопрос об «исторической» подлинности кастанедовского путешествия перестанет быть вопросом документальности, фиксированности фактического материала. За пестрой канвой событий, которыми переполнены книги этого автора, мы разглядим единый, непротиворечивый комплекс идей, и каждый эпизод, даже самый неправдоподобный, окажется иллюстрацией этого комплекса, его прямым либо косвенным подтверждением, логическим продолжением и развитием.

Даже там, где Кастанеда отвлекается на время от изложения теории и практики дона Хуана, все в изображаемом мире с неизменной убедительностью говорит «да» размышлениям индейского учителя из племени яки. И нам уже не важно, летал ли дон Хуан «подобно воздушному змею», мы просто понимаем, что для подобных вещей нет преград, нет препятствий, ибо преграды сняты – и не магической «суггестией» одаренного гипнотизера, который всякого может заставить гулять в «кущах небесных», а самой установкой к бытию, предельно последовательной и даже философски – безупречной. Именно здесь, а не в головокружительных «фокусах», заключен подлинный вызов человеческому существу, урок и предмет для исследования.

Мы не знаем наверняка, что происходило на самом деле с Карлосом Кастанедой во время его многочисленных поездок в Сонору. Однако всей своей книгой мы намерены показать читателю, что описанные им события действительно могли иметь место, а это, пожалуй, важнее биографических изысканий репортеров. Нас интересует сущность предложенного пути и новый взгляд на природу человека и мира. Мог ли автором подобных идей оказаться сам Кастанеда? В таком случае, позвольте мне считать его гением. На вопрос Сэма Кина (интервью Psychology Today) Карлос ответил:

«Идея, что дон Хуан – плод моего воображения, совершенно нелепа. Для изобретения такой фигуры мой воспитанный в западноевропейской традиции интеллект попросту непригоден. Я ничего не сочинил. Я всего лишь рассказчик. Я даже не был готов к тем радикальным изменениям в своей жизни, которых с необходимостью потребовало дальнейшее развитие нашего знакомства».

Действительно, книги Кастанеды демонстрируют процесс значительного изменения в сознании самого автора, что довольно трудно имитировать при написании художественных сочинений. Мы легко можем проследить, как идеи и понятия, воспринятые Кастанедой из общения с доном Хуаном, в сознании автора претерпевают радикальную трансформацию. То, что в первых книгах кажется главным, все более отходит на задний план, а вскользь упомянутое и вроде бы незначительное вдруг оказывается в центре внимания, определяя весь ход «ученичества».

Конечно, скептиков хватает. «Цивилизованное» здравомыслие, которое на деле часто оказывается обычной узостью ума и душевной ленью, любит позубоскалить над всем тем, что ему не по вкусу. В США опубликовано уже несколько пародий на Кастанеду. Новые критики сравнивают дона Хуана с мифическим Оссианом – вымышленным галльским поэтом III в. н. э., чьи труды в действительности сочинил в XVIII в. Макферсон, ловко мистифицировав всю «культурную» публику. Немало и завистников. В самом деле, кому из антропологов прежде удавалось достичь такой ошеломляющей популярности – миллионные тиражи и такие же гонорары, бесплодные попытки Голливуда договориться с автором о съемках фильма и т. д.? Даже великий Феллини в свое время безуспешно гонялся за Карлосом по всей Америке, но и он получил отказ. Само собой, кое-кто из коллег уже не мог равнодушно глядеть на этого «выскочку».