Тайна клеенчатой тетрадиПовесть о Николае Клеточникове

У Клеточникова закружилась голова, он закрыл глаза. Ирод, заметив это, вдруг нагнулся над ним и пощупал его лоб согнутыми пальцами. Этого движения, такого обычного и человечного, от Ирода никак нельзя было ожидать. Клеточников с удивлением открыл глаза. Большой палец Ирода с широким желтым, неровно обкусанным ногтем был прямо перед его глазами, и под ногтем неожиданно ясно различилось — и по контрасту с только что испытанным удивлением перед движением Ирода это показалось особенно дико — белое мясцо паучьей ляжечки. Но в тот же миг сделалось ясно, что это чепуха: из-под ногтя торчала не ляжечка паука, а заусенец неряшливо обкусанного ногтя.

И странное (странное, потому что по отношению к Ироду) чувство сострадания к Ироду, непонятной жалости к нему вдруг пронизало Клеточникова! Он посмотрел на лицо Ирода — пожалуй, впервые с тех пор, как переступил порог равелина, — все только смотрел на руки Ирода, на каменные пальцы, которые всегда шевелились, готовые в любую минуту совершить любую жестокую работу (Ирод однажды сказал: «Сердиться на меня резона нет. Я исполняю то, что велят: прикажут звать тебя „ваше сиятельство“ — буду называть „ваше сиятельство“, а прикажут задушить своими руками — задушу своими руками», — и пошевеливал пальцами), — лицо было обыкновенное, солдатское, простое, с щеточкой усиков; теперь на нем лежала печать озабоченности — озабоченности его, Клеточникова, здоровьем. Не бог весть какой пробы была эта озабоченность, вызванная распоряжением высшей власти, но это было человеческое чувство… Такое лицо, какое было теперь у Ирода, могло быть и у доброго человека. Ирод мог бы быть добрым человеком. Мог бы, если бы… если бы вокруг нас были человеческие условия, мы все были бы добры и человечны… все делались людьми. И значит… значит…

— Все-таки есть надежда, — сказал он и попытался улыбнуться.

Сказал он едва слышно, но Ирод его услышал. Услышал и отшатнулся от него. Что-то его поразило и напугало в том, как Клеточников это сказал. Он посмотрел на Клеточникова дикими глазами.

— Нет надежды! Нет надежды! Нет надежды! — сказал он быстро и злобно и поспешил вон из камеры.

Клеточников смотрел ему вслед с улыбкой. Нет, есть надежда… надежда…

Несколько дней спустя, 13 июля около полуночи, приставу первого участка Петербургской части Сперанскому было выдано под расписку из Петропавловской крепости тело умершего сего числа государственного преступника Григория Иванова Завитухина для тайного захоронения на одном из дальних городских кладбищ. Имя было вымышленное, умершим государственным преступником был Николай Васильевич Клеточников, не оправившийся после голодовки.