Тайна Кломбер Холла

- Сокращенное издание имперской библиотеки в Пекине, - начал отец, потирая руки, - состоит из трехсот двадцати пяти томов в среднем по пяти фунтов весом. Затем, предисловие, которое должно включать частичное изложение Риг-веды, Сама-веды, Вагур-веды и Атарва-веды с Врахманами, едва ли можно вместить меньше, чем в десять томов. Теперь, если положить по году на каждый том, у нас будут все основания надеяться, что семья выполнит свою задачу приблизительно к 2250-му году, двенадцатое поколение закончит работу, а тринадцатое сможет заняться оглавлением.

- А на что наши потомки будут жить, сэр, - спросил я, улыбаясь, - во время выполнения этого великого предприятия?

- Вот это в тебе хуже всего, Джек, - воскликнул отец с досадой. - Ты человек, совершенно не практичный. Вместо того, чтобы сосредоточить внимание на моем благородном проекте, ты принимаешься выискивать всякие абсурдные возражения. Раз наши потомки будут заниматься Дхармами, это уже второстепенные детали, как они будут жить. Теперь я хочу, тобы ты сходил к хижине Фергюса Макдональда и распорядился насчет крыши, а Вилли Фулертон прислал записку, что его корова заболела. Можешь заглянуть туда по дороге.

Я отправился выполнять эти поручения, но прежде взглянул на барометр. Ртуть упала до небывалой отметки в двадцать восемь дюймов. Мне стало ясно, что старый моряк не ошибся.

Когда я вечером возвращался через пустошь, ветер уже задувал короткими злыми шквалами, а западный горизонт загромождали мрачные тучи, протянувшие длинные взлохмаченные щупальца прямо в зенит. Два или три ярких серно-желтых пятна света выделялись на их темном фоне зловеще и угрожающе, а поверхность моря превратилась из блестящей ртути в матовое стекло. Низкий стонущий звук поднимался над океаном, словно тот предчувствовал несчастье.

Далеко в проливе я заметил одинокий запыхавшийся пароход, торопящийся к Белфасту, и все тот же утренний барк, до сих пор бьющийся в пределах видимости, пытаясь идти на север.

В девять дул сильный ветер, в десять он превратился в шторм, и еще до полуночи в море свирепствовала самая страшная буря, какую мне приходилось видеть у этих суровых берегов. Я сидел в нашей маленькой обшитой дубом гостиной, прислушиваясь к визгу и вою ветра, к стуку гравия и камешков, летящих в стекло. Мрачный оркестр природы играл старую, как мир, пьесу в широком диапазоне от громового прибоя до визга чиркающей по стенам гальки и резких криков испуганых морских птиц.

За обреченным судном из беспредельной темноты катились длинные ряды огромных валов, без конца, без устали, испещренные клочками пены на гребнях. И каждый вал, войдя в широкий круг неестественного света, казалось, рос, набирал силу и стремительность, покуда не обрушивался с ревом и грохотом на свою жертву.

Мы отчетливо различали десять или двенадцать цепляющихся за леера перепуганных моряков; когда свет открыл им наше присутствие, они повернули к нам белые лица и умоляюще замахали руками. Несчастные видно почерпнули в нашем присутствии новую надежду, потому что их собственные лодки явно либо смыло, либо разбило вдребезги. На разбитой корме стояли еще три человека, определенно отличающиеся и расой, и по натуре от остальных.

Облокотившись на изломанное ограждение, они, казалось, беседовали друг с другом так спокойно и бесстрастно, как будто не сознавали грозящей им смертельной опасности. Когда их освещали вспышки сигнального огня, мы могли различить с берега, что эти невозмутимые иностранцы носили красные фески, а лица их несомненно свидетельствовали о восточном происхождении. Но нам недолго пришлось рассматривать все эти подробности. Корабль быстро разрушался, и надо было попытаться спасти бедняг, моливших нас о помощи.

Ближайшее спасательное судно стояло в заливе Льюс, в десяти долгих милях отсюда, но рядом на гальке лежало наше собственное маленькое и прочное суденышко, а вокруг толпилось множество храбрых моряков для экипажа. Шестеро из нас бросились к веслам, остальные оттолкнули лодку от берега, и мы двинулись в путь сквозь бешеные воды, колеблясь и отступая перед гигантскими валами, но упорно сокращая расстояние между собой и барком.

Казалось, однако, что нашим усилиям суждено пропасть даром.

Когда мы поднялись на очередной гребень волны, я увидел, как колоссальный вал, вздымающийся над прочими и подгоняющий их, как пастух гонит стадо, накатил на судно, заворачивая огромный зеленый навес над проломленной палубой. С душераздирающим треском корабль разломился под ударом надвое там, где зубчатый хребет Ганзельского рифа вгрызся в его киль. Корма со сломанной бизанью и тремя восточными пассажирами соскользнула назад в глубокие воды и исчезла, а нос, беспомощно качаясь, повис на скалах в ненадежном равновесии.