Тайна Клумбера; Жрица тугов; Роковой выстрел; Хирург с Гастеровских болот; За гранью бытия; На грани бытия

Я испытывал какое-то странное ощущение, наблюдая за этими тремя личностями и раздумывая над их взаимными отношениями. Я искренно сочувствовал маленькому краснолицему старичку-хозяину, с его странной причёской и старомодными манерами, и давал про себя слово, что приложу все усилия, чтобы спасти его от злодеев.

День этот тянулся невыразимо долго. Заниматься я был не в состоянии и убивал время, слоняясь по саду и по комнате. Копперторн сидел наверху с дядей Джереми, и я мало видел его в этот день.

Раза два-три я повстречался во время шатаний по саду с гувернанткой, выходящей в сад с детьми; я каждый раз спешил удалиться и избежать разговора с нею. Я чувствовал, что не смогу во время разговора скрыть внушаемый мне ею несказанный ужас и не показать, что мне известны события минувшей ночи. Она, видно, заметила, что я избегаю её: встретившись с ней глазами за завтраком, я заметил в её глазах огонёк удивления и злобы. Я поспешил отвести глаза в сторону.

Днём почтальон принёс мне письмо Джона, в котором тот извещал меня, в каком отеле он остановился. Но теперь было поздно: он всё равно не поспел бы сюда к вечеру. Тем не менее, я счёл своим долгом послать ему телеграмму с извещением, что его присутствие крайне необходимо в Данкельтуэйте. Ради этого мне пришлось сделать длинную прогулку на станционный вокзал, зато это путешествие помогло мне убить время; я почувствовал большое облегчение, когда услыхал треск аппарата, показавший, что моя телеграмма отправилась в путь. На обратном пути я встретил на повороте в аллею старика Юлия, находившегося в очень гневном настроении.

— Про мышей говорят, что одна приводит за собой целую кучу других, обратился он ко мне, сняв шляпу. — То же самое можно как будто сказать и про этих черномазых. — Он всегда неприязненно относился к гувернантке — за её «нахальную физиономию», как он выражался.

— А что случилось? — спросил я.

— Да тут всё бродит кругом дома какая-то черномазая собака. Я заметил его в кустах и предложил ему проваливать подобру-поздорову, откровенно высказав своё мнение обо всей их братии. Уж не насчёт ли куриц он метит? Или думает запалить дом и потом перерезать всех нас в кроватях? Знаете что, мистер Лоренс? Я сейчас схожу в деревню и наведу о нём кое-какие справки.

И он ушёл, продолжая ворчать в усы.

Проходя всю эту длинную аллею я много думал о рассказанном инциденте. Индус очевидно всё ещё бродит в этих местах. А я совсем и думать о нём забыл во время обсуждения своих планов. А что если его соотечественница вздумает взять его своим соучастником? Тогда я окажусь перед тремя противниками и, чего доброго, не сумею выйти победителем.

Впрочем, это предположение было маловероятно, ввиду тех мер, которые она принимала, чтобы Копперторн ничего не знал про прибытие индуса.

Одну минуту у меня была идея — взять в поверенные Юлия; но потом я рассудил, что человек таких лет будет скорее помехой, чем помощью.

Около семи часов вечера, подымаясь к себе, я встретил на лестнице Копперторна; он спросил меня, не могу ли я сказать ему, где мисс Воррендер.

Я ответил, что не видал её.

— Странно, что её никто не видал после обеда. Дети тоже ничего не знают, а мне нужно кое-что сказать ей по секрету.

Он проговорил эти слова без всякого волнения. Меня исчезновение мисс Воррендер отнюдь не удивило. Она наверное сидела теперь где-нибудь в лесу, обдумывая страшное дело, которое она взялась привести в исполнение.

Я вошёл в свою комнату и взял книгу, но от волнения совершенно не мог читать. Мой план кампании был уже выработан: я решил отправиться на место их свидания, оттуда последовать за ними и вмешаться в самый последний момент. Для этого я обзавёлся толстой суковатой палкой, которая обеспечит мне полное господство над моими противниками. Я, кроме того, успел убедиться в том, что у Копперторна не водится огнестрельного оружия. Во всей моей жизни не запомню я ни одного дня, когда время тянулось бы для меня так долго, как в этот памятный вечер, проведённый мною в верхнем этаже Данкельтуэйта-Ингильтона. Часы в столовой глухо пробили восемь часов, потом девять, потом — после долгого, нескончаемо долгого промежутка — десять. Тут я вскочил с кресла и принялся шагать взад и вперёд по комнате; мне казалось, что время совсем остановилось; я ждал назначенного часа со страхом и нетерпением, как это всегда бывает с человеком, когда он стоит лицом к лицу с серьёзным испытанием.

Наконец, в тиши ночи раздался серебристый удар — первый из долгожданных одиннадцати ударов.

Я немедленно надел войлочные туфли, взял палку и бесшумно выскользнул из комнаты на лестницу. В верхнем этаже слышалось шумное храпение хозяина дома. Я пробрался в полной тьме до выходной двери, открыл её и очутился под чудесным звёздным небом. Мне следовало быть крайне осторожным; полная луна светила очень ярко, — было почти так же светло, как и днём.