Тайна корабля

— О, это уже старая история! — воскликнул Джим. — Мы заплатили семь центов, и я удивляюсь, что у нас хватило на это. Куратор… — (при воспоминании об этом лице судорога сдавила ему горло, и он не кончил фразы). — Ну, да все это прошло и кончилось, и мне хотелось бы только узнать факты относительно разбившегося корабля. Я что-то плохо понимаю; мне сдается, что под этим что-то скрывается.

— В нем, во всяком случае, ничего не скрывалось, — ответил я с деланным смехом.

— Об этом-то мне и хотелось бы потолковать, — возразил Джим.

— Что это я никак не могу добиться от вас подробностей насчет банкротства? Похоже, будто вы избегаете говорить о нем, — заметил я, непростительно глупо для человека в моем положении.

— А разве не похоже, будто вы избегаете говорить о разбившемся судне? — спросил Джим.

Я сам вызвал этот вопрос; увернуться было невозможно.

— Ну, дружище, если уж вам так не терпится, извольте! — сказал я, и с поддельной веселостью начал свой рассказ.

Я говорил с юмором и остроумием; описал остров и разбившееся судно, передразнил Андерсона и китайца, поддерживал недоумение… — перо мое споткнулось на этом роковом слове. Я поддерживал недоумение так искусно, что оно вовсе не разъяснилось; когда я кончил, — не решаюсь сказать: заключил, потому что заключения не было, — Джим и Мэми смотрели на меня с удивлением.

— Ну? — сказал Джим.

— Ну, это все, — ответил я.

— Но как же вы объясните это? — спросил он.

— Я не могу объяснить этого, — ответил я.

Мэми зловеще покачала головой.

— Но, дух великого Цезаря, ведь деньги предлагались! — воскликнул Джим. — Тут что-нибудь не так, Лоудон; это очевидная бессмыслица! Я не спорю, что вы с Нэрсом сделали что могли, я уверен в этом; но я утверждаю, что вы опростоволосились. Я утверждаю, что товар и сейчас на корабле, и я достану его.

— А я говорю вам, что на корабле нет ничего, кроме старого дерева и железа! — сказал я.

— Мы увидим, — возразил Джим. — Следующий раз я отправлюсь сам. Я возьму с собой Мэми: Лонггерст не откажет мне в ссуде на наем шхуны. Подождите, пока я обыщу разбившееся судно.

— Но вы не можете обыскать его! — воскликнул я. — Оно сгорело.

— Сгорело! — отозвалась Мэми, изменяя спокойную позу, в которой она слушала мой рассказ, сложив руки на груди.

Наступила многозначительная пауза.

— Простите Лоудон, — сказал наконец Джим, — но чего ради вздумалось вам сжечь его?

— Это была идея Нэрса.

— Это, конечно, самое странное обстоятельство во всей истории, — заметила Мэми.

— Я должен сказать, Лоудон, что это действительно несколько неожиданно, — прибавил Джим. — Это выглядит даже как-то нелепо. Что вы думали, что думал Нэрс выиграть, сжигая судно?

— Не знаю; это, казалось, не имеет значения, мы взяли все, что можно было взять.

— В том-то и вопрос! — воскликнул Джим. — Совершенно ясно, что вы не все взяли.

— Почему вы так уверены? — спросила Мэми.

— Как могу я вам сказать это? — воскликнул я. — Мы обшарили корабль сверху донизу. Мы были уверены, вот и все, что я могу сказать.

— Я начинаю думать, что вы действительно были уверены, — возразила она с многозначительным пафосом.

Джим поспешил вмешаться.

— Мне не совсем понятно, Лоудон, ваше отношение к особенностям этого случая, — сказал он. — По-видимому, они вовсе не задевают вас так, как меня.

— Ба! Стоит ли говорить об этом? — воскликнула Мэми, внезапно вставая. — Мистер Додд не намерен рассказывать нам, что он думает или что он знает.

— Мэми! — сказал Джим.

— Тебе нечего беспокоиться о его чувствах, Джемс; потому что он не беспокоится о твоих, — возразила она. — Кроме того, он не осмелится отрицать это. Да ведь он уже не в первый раз прибегает к умолчанию. Разве ты забыл, как он узнал адрес и не хотел сказать тебе, пока тот человек не улизнул?

Джим повернулся ко мне с умоляющим выражением — мы все встали.

— Лоудон, — сказал он, — вы видите, что Мэми забрала себе в голову какую-то фантазию, и я должен сказать, что для нее есть тень извинения, потому что все это действительно странно, даже для меня, Лоудон, с моей деловой опытностью. Ради Бога, разъясните, в чем дело.

— Вы правы, — сказал я, — мне не следовало пытаться оставлять вас в потемках; я должен был с самого начала сказать вам, что обязался хранить тайну; должен был с самого начала просить у вас доверия. Это все, что я могу сделать теперь. У этой истории есть подкладка, но она не касается никого из нас, и мой язык связан. Я дал честное слово. Вы должны поверить мне и попытаться простить меня.