Тайна корабля

Только взглянула на него, сразу увидела, что разбойник пришел.

Мое появление совпало с этими словами, так что вышло довольно драматичным, хотя его и сравнивать нельзя с тем, что последовало. Ибо вы сами можете представить себе, какой энтузиазм царил в маленькой голой комнате со швейной машинкой в одном углу и спящими младенцами в другом, с картинками, изображавшими Гарфильда и сражение при Геттисбурге, на желтых стенах, когда выяснилось, что я пришел вернуть утерянное состояние, и когда мистрис Спиди (пролив потоки слез на моей груди) отказалась принять его обратно, а мистер Спиди (нарочно для этого вызванный из лагеря Великой Армии Республики) тоже отказался, а я настаивал, и они настаивали, и публика аплодировала и выражала сочувствие каждой стороне поочередно, и решено было наконец что мы разделим акции на три части: одну мне, одну мистеру Спиди и одну его супруге. Кто-то из сочувствующих принес бутылку портвейна, и мы распили ее, смешивая вино с нашими слезами.

— Пью за ваше здоровье, голубчик, — всхлипывала мистрис Спиди, особенно тронутая моей галантностью по поводу третьей доли, — и уверена, что все выпьют за ваше здоровье — кто же не знает мистера пикникового Додда? Нет другого такого известного джентльмена, и я молю Бога, чтобы он послал вам здоровье и счастье на много лет!

В конце концов я оказался в небольшом выигрыше, так как продал свою долю, когда она стоила пять тысяч долларов, Спиди же рискнули держать ее, пока синдикат не затеял обратной аферы, так что они рады были, когда удалось сбыть акции за четверть этой суммы. Это, впрочем, не помогло, так как большая часть вырученных денег была (употребляя выражение Пинкертона) снова помещена; и когда я встретился с мистрис Спиди, она все еще была в нарядном платье, — результате последней удачи, но уже смоченном слезами вследствие новой катастрофы.

— Мы разорены, голубчик! Все деньги, какие у нас были, и швейная машинка, и мундир Джима пошли на Золотой Запад, а эти аспиды наложили новый налог.

К концу года мои дела обстояли так. Я нажил:

На Катомоунтской Серебряной Копи — 5,000 долл.

На пикниках — 3,000

На лекции — 600

Прибыли и убытки на капитал, завязанный в Пинкертоновском деле — 1,350

9,950 долл.

К которым нужно прибавить

Остаток от подарка моего деда — 8,500 долл.

18,450 долл.

С другой стороны

Я истратил — 4,000

Не стыжусь сознаться, что я смотрел на этот результат с гордостью и благодарностью. Тысяч восемь (последняя добыча) были налицо и действительно находились в банке, остальные кружились где-то вне сферы достижения и даже вне поля зрения (разве в зеркале баланса), повинуясь заклинаниям кудесника Пинкертона. Мои доллары направлялись к берегам Мексики, рискуя погибнуть в пучине или попасть в лапы таможенных; они катались по прилавкам салонов в городе Томбстоне, в Аризоне; они сверкали в игорных палатах в становищах рудокопов, и воображение уставало следить за ними, так широко они были рассеяны, так быстро вертелись по мановению палочки кудесника. Но здесь, там и где бы то ни было, я все же мог сказать, что все это мое, и — что было еще убедительнее — приносит существенные дивиденды. Я называл это своим состоянием; и выраженное в долларах или даже британских фунтах, оно составляло порядочную сумму денег; а переведенное на франки — подлинное состояние. Быть может, я выдал себя; быть может вы уже видите, куда устремляются мои надежды, и упрекаете меня за непоследовательность. Но я должен сначала поведать вам о перемене в судьбе Пинкертона, которая и послужила мне извинением.

Спустя неделю после пикника, на котором он был с мисс Мэми, Пинкертон признался мне в своих чувствах. На основании того, что мне пришлось наблюдать на пароходе, — где, как мне показалось, Мэми не спускала с него своих светлых глазок, — я ободрил робкого влюбленного; в следующий же вечер он пригласил меня к своей невесте.

— Вы должны подружиться с ней, Лоудон, как всегда дружили со мной, — сказал он патетически.

— Говоря неприятные вещи? Сомневаюсь, чтобы этим способом можно было заслужить расположение молодой леди! — воскликнул я. — Со времени пикников я приобрел кое-какой опыт.

— Да, вы ведете их блистательно; не могу выразить, как я восхищаюсь вами! — воскликнул он. — Не то, чтобы она нуждалась в этом; она обладает всеми преимуществами. Бог знает, чем я мог заслужить ее расположение. О, какая ответственность для грубого малого, к тому же не всегда правдивого!

— Бодрее, старина, бодрее! — сказал я.

Но когда мы пришли в пансион Мэми, он представил меня ей почти со слезами.

— Вот, Лоудон, Мэми, — были его слова. — Я желал бы, чтобы вы полюбили его; он человек великой души.

— Вы, конечно, не незнакомец для меня, мистер Додд, — сказала она любезно. — Джемс не устает расхваливать вашу доброту.