Тайна корабля

— Я нашел в камбузе ящик китайца, — ответил я, — и Джоз (если тут был какой-нибудь Джоз) не потрудился даже захватить с собою свой запас опиума.

Нэрс, по-видимому, принял это совершенно спокойно.

— Да? — сказал он. — Теперь взгляните-ка на это и признайте себя побитым.

Он развернул передо мной на палубе два или три номера газеты, с размаху хлопнув по ним свободной рукой.

Я тупо смотрел на них, не чувствуя себя способным к новым открытиям.

— Взгляните на них, мистер Додд! — крикнул капитан резко. — Да взгляните же!

Он провел грязным пальцем по заголовку.

— «Сиднейский Утренний Вестник», ноября 26-го, что вы на это скажете? — крикнул он с возрастающей энергией. — А вам ведь известно, сэр, что на тринадцатый день после того как этот номер вышел в Новом Южном Уэльсе, корабль, на котором мы находимся, снялся с якоря в Китае? Как же мог «Сиднейский Утренний Вестник» попасть в Гонконг в тринадцать дней? Трент нигде не приставал, пока не попал сюда; он не упоминает о встрече с каким-нибудь кораблем. Стало быть, он нашел эту газету либо здесь, либо в Гонконге. Решайте сами, сынок! — воскликнул он и повалился на груду тряпья, как человек, утомленный жизнью.

— Где вы нашли их? — спросил я. — В этом черном чемодане?

— Именно, — сказал он. — Вам нет надобности шарить в нем. Там нет ничего, кроме карандаша да какого-то тупого ножа.

Я все-таки взглянул в чемодан и был вознагражден.

— Всякому свое, капитан, — сказал я. — Вы моряк и дали мне множество указаний; но я художник, и позвольте мне сообщить вам, что это так же странно, как и все остальное. Нож — это шпатель, которым очищают палитру, а карандаш «Уинзор и Ньютон», да еще ВВВ. Шпатель и карандаш ВВВ на торговом бриге! Это противно законам природы.

— Загвоздка изрядная, — заметил Нэрс.

— Да, — продолжал я, — карандаш тоже служил художнику, посмотрите, как он очинён, — не для писания, нельзя писать таким карандашом. Живописец, и прямехонько из Сиднея! Как он попал сюда?

— О, довольно естественно, — усмехнулся Нэрс. — Они зацепили его, чтоб он иллюстрировал их темную повесть.

Мы помолчали.

— Капитан, — сказал я наконец, — есть какая-то скверная загадка в истории этого брига. Вы говорили мне, что провели в море большую часть своей жизни. Вы должны были видеть немало темных дел на судах, а слышать еще больше. Что же здесь случилось? Страховка, разбой? Что тут творилось и для чего?

— Мистер Додд, — отвечал Нэрс, — вы правы, говоря, что я провел на море большую часть своей жизни. Вы опять-таки правы, думая, что мне известно много способов, какими пользуются недобросовестные капитаны, чтобы сплутовать, или поднадуть хозяев, или вообще устроить некрасивую штуку. Есть много способов, хотя не так много, как вы думаете; и ни один не подходит к случаю с Трентом. Трент и его штука ни на что не похожи — это факт бесспорный; в них нет никакого смысла, никакого толка, никакой истории — это какой-то дикий бред. И не очень-то полагайтесь на понятия сухопутных людей о кораблях. Известная актриса разъезжает не так публично, как корабль; ее меньше интервьюируют, о ней меньше врут, и за ней меньше гоняются всякого рода хлопотуны с медными пуговицами. И теряет корабль больше, чем актриса; он ведь капитал, а актриса только человек, если она человек. Порты всего мира кишат людьми, готовыми засадить капитана в исправительную тюрьму, если он не так светел, как доллар, и не так чист, как утренняя звезда; а возьмите вы Ллойда с его слежкой во всех углах трех океанов, да страховых пиявок, да консулов, да таможенных чертей, да лекарей. Чтоб получить понятие об этом, представьте себе сухопутного жителя, за которым следят полтораста сыщиков или иностранца в деревне восточных штатов.

— Да, но в море? — сказал я.

— Вы меня из терпения выводите! — возразил капитан. — Ну что в море? Ведь придется же пристать в каком-нибудь порту? Нельзя же оставаться в море вечно, как вы полагаете? Нет. «Летучее Облачко» чепуха, если тут есть что-нибудь, то такое запутанное, что сам Джемс Г. Блэн не разберется; и я стою за то, что нужно действовать топором, изыскивать ресурсы этого феноменального брига, да поменьше суетиться, — прибавил он, вставая. — Тогда эти признаки музея редкостей исчезнут сами собой к нашему удовольствию.

Но, по-видимому, наши открытия на этот день кончились, и мы оставили бриг на закате солнца, не найдя больше ничего поразительного и не получив дальнейших разъяснений. Лучшее из добытого в каютах — книги, инструменты, шелка и редкости — мы увезли с собою в одеяле, чтобы заняться ими вечером; и после ужина, когда Джонсон начал партию в криббедж между правой рукой и левой, капитан и я развернули на полу одеяло и уселись рядышком разбирать и оценивать добычу.