Говоривший эти слова Флетчер намекал на то, что Ралей смотрел из окна Тауэра на казнь своего соперника герцога Эссекского.
– Но, во всяком случае, – сказал Шекспир, – хотя Ралей и был во вражде с герцогом, с нами он был дружен. Я уверен, что он заступился за нас при дворе за инцидент, который с нами произошел теперь. Но в то время как одни наши друзья томятся в заключении, другие держатся от нас подальше. Что касается нас, актеров, в нашей среде тоже возникли разные недоразумения и препирательства, и актеры враждуют теперь с писателями, и наоборот.
– Ты, вероятно, вспомнил о том, как прежде, бывало, наш смуглый Бен сидел с нами за этим столом? – спросил Слай.
– Да, и желал бы, чтобы он действительно сидел сейчас с нами. Он, наверное, сидит теперь в таверне «Злой Дух», там ему нечего бояться конкуренции с твоим остроумием, Виль.
– Да, нечего сказать, Бен Джонсон – действительно большой завистник, – воскликнул Лоренс Флетчер. – Я удивляюсь, Виль, что ты можешь еще вспоминать о нем. Когда ты предложил ему сыграть его пьесу в нашем театре, он поднял тебя на смех и осмеял в сатире, разыгранной потом в Блекфраерском театре. По-моему, плевать на него и его сатиры. – И, говоря это, Флетчер обратил все свое внимание на поданное ему жаркое.
– Нет, – возразил Шекспир, – его вообще не ценят по достоинству, и поэтому юмор его принял горький и обидный для других характер – так киснет иногда вино в открытой бутылке, когда его никто не хочет пить.
– Во всяком случае, – воскликнул Мерриот, который разгорячился еще более от слишком частого употребления горячего, подсахаренного хереса, – что касается меня, то я скорее согласился бы терпеть все муки ада, чем стать неблагодарным по отношению к тебе, Шекспир.
– Ах, глупости, я не оказывал никаких благодеяний ни тебе, ни Бену Джонсону.
– Вот как! – воскликнул Мерриот, отрезая своим перочинным ножом кусок мяса и отправляя его в рот (вилки стали употребляться только десять лет спустя). – Открыть дверь своего дома человеку, которого только что выбросили из пивной, накормить его, когда у него не было денег, дать ему приют у себя, когда он не имел права даже рассчитывать на него, – по-твоему, это не благодеяние?
– Неужели ты находился в подобном состоянии, когда Шекспир принял тебя в нашу компанию? – спросил с удивлением Флетчер.
– Да, если еще не в худшем. Разве Шекспир никогда не говорил вам об этом?
– Нет, он говорил только, что ты дворянин и хочешь сделаться актером. Расскажи нам об этом, пожалуйста.
– Да, конечно, расскажи, как это случилось, – воскликнули Геминдж и Конделль.
А Слай прибавил:
– Актеру сделаться дворянином на сцене немудрено, но дворянину стать актером – дело другое, этот вопрос давно уже интересовал меня.