Пока ставили палатки и натягивали коновязь, Анюта и Карамушкин не отходили от черного столба. Туда же подошел и Дубенцов. Высокий полусгнивший столб от основания до вершины был испещрен фантастическими резными рисунками: чудовищные птицы с черными ногами и огромными толстоклювыми головами, а вокруг них извивающиеся драконы с коротконогими человечками в зубах.
Столб венчала черная фигура идола — широкоскулого, с глубокими глазницами, полуоткрытым ртом до ушей.
Анюта, стоявшая рядом с фельдшером, через плечо взглянула на Дубенцова, затем повернулась к нему и с деланной холодноватостью сказала:
— Простите, пожалуйста, не можете ли вы объяснять нам смысл и назначение этого столба с такими ужасными рисунками? Мы с Игнатом Харитоновичем никак не можем объяснить, зачем все это здесь?
— Это пристанище летающих в тайге злых духов, — равнодушно ответил Дубенцов. — По верованиям старых орочей, духи отдыхают на этом столбе. Когда-то прежде все орочи приходили к столбу и просили злых духов не делать им зла. не обижать, не посылать никаких болезней, помогать на охоте. Предполагалось, что злые духи должны быть благодарны людям за устроенное им пристанище и в порядке взаимности оказывать услугу людям,
— Не правда ли, рациональный культ? — с заметным оживлением спросила Анюта.
— Ничего не скажешь, придумано хорошо.
— А что означает вот это? — уже смелее спросил»
Анюта, показав на березу с черепами.
— Я думаю, что это медвежьи черепа, — заметил Карамушкин.
— Да, это медвежьи черепа, — повернулся туда же и стал объяснять Дубенцов, заложив руки за спину. — Каждый из этих черепов — результат «медвежьего праздника»… Жители тайги изредка еще и теперь справляют такие праздники, отмечая ими конец зимней охоты. Некоторые народности, как, например, сахалинские нивха, выращивают для этой цели пойманного в тайге медвежонка. Праздник у них начинается с того, что они с церемониями убивают медведя копьем. А орочи и нанайцы е этой целью охотятся на медведя перед тем, как ему выйти из берлоги. Берлогу отыскивают заранее. В один из весенних дней охотники отправляются к берлоге и начинают разрушать ее. Медведь, естественно, с негодованием вылезает оттуда и бросается на своих преследователей. Тут его колют копьями. Сняв шкуру, вырезают часть мяса и тут же варят и едят. Остальное везут в стойбище и устраивают пир. Череп медведя, вываренный и очищенный от мяса, коптится в дыму над костром и вывешивается на жертвенной березе.
— Для чего?
— Для того чтобы дух этого медведя, витая над землей, мог навестить свои останки в виде черепа и там найти приют при необходимости.
— Вы хорошо объясняете, — заметила Анюта. — Как заправский экскурсовод в музее.
— Да, да, очень хорошо, — подтвердил Карамушкин.
— Благодарю за комплимент, — улыбнулся Дубенцов и долгим взглядом посмотрел на девушку. Потом сказал: — Послушайте, Анна Федоровна, вы сильно обиделись на меня в тот раз в стойбище? Помните?
— А вы не забыли?
Такое трудно забывается. Знаете, я сгорел тогда от стыда. Я прошу вас: извините…
— Хорошо, извиню, если вы сделаете для нас еще одну… любезность…
— Покупать извинение? — с деланным негодованием спросил Дубенцов.
Анюта посмотрела на него, лукаво улыбнулась, о чемто подумала, и лицо ее сделалось вдруг румяным.
— Вы, пожалуй, правы, — сказала она. — Отбросим это. Объясните, пожалуйста: вот стоят халупы, из них никто не вышел, несмотря на то, что прошло уже полчаса, как мы здесь. Между тем там есть кто-то, видите — дымок над трубами? Давайте войдем туда?
— У вас какое-нибудь дело там? — спросил Дубенцов Анюту.
— Никакого, только посмотреть.
— А мне нужно знать это для работы, — многозначительно сказал Карамушкин.
— Я с удовольствием пойду сопровождать вас, но хочу предупредить, что нас там не ждут. Здесь доживают свой век несколько фанатических стариков и старух, которые не любят, когда к ним заходят посторонние. Вы обратили внимание, что Мамыка ведь тоже не зашел к ним?
— О, тем интереснее! Мы только взглянем и сейчас же уйдем. Хорошо?
— Да, да, только взглянуть, — подхватил фельдшер.
Не доходя до мазанок, Анюта остановилась, указала на деревья, которыми начиналась стена мрачного леса. На некоторых березах в развилках ветвей лежали небольшие свертки из бересты, привязанные высохшими лыками. Одни свертки уже почернели от времени, сильно покоробились, другие выглядели более сохранившимися, а один был и совсем свежим. Солнце готовилось уйти за темную стену леса, и последние его лучи, пронизывая кроны деревьев, золотили листья, свертки, стволы берез.