Тайна Красного озера. Падение Тисима-Ретто

— Вот он! — задыхаясь от напряженной работы и волнения, воскликнул молодой геолог.

Он бережно держал комок в высоко поднятой руке любуясь, как искрятся под солнцем черные блески крупинок каменного угля.

— Третичный? — спросила Анюта, стараясь быть как можно хладнокровней.

— По всей вероятности! Вон там, видите, я нашел довольно много отпечатков секвойи и таксодиумов.[3] Есть, кажется, листья березы и ольхи…

— При моей помощи вы, кажется, побили папу, — заметила с улыбкой девушка.

— Это пока еще не доказано, Анна Федоровна.

В темных глазах Анюты блеснул огонек веселого лукавства.

— Зато, кажется, почти доказано, любезнейший Виктор Иванович, — озорно кланяясь, сказала она, — что ваш несовершенный коллега, то есть настоящая персона, — указала она на себя пальцем, — не является простым балластом…

— Боже мой, да у меня и в мыслях не было подобного мнения!

— Конечно, конечно, теперь вы будете уверять, — шутила Анюта. — Я, разумеется, не приписываю одной себе этой находки, она принадлежит и вам. Тем не менее…

Но Дубенцов так был увлечен находкой, что не расслышал последней реплики Анюты.

Они собрали несколько образцов породы. Дубенцов сделал зарисовку в своем дневнике и отметку на топографической карте. Довольные найденным, молодые геологи поспешили в лагерь.

Черемховского еще не было здесь, он вернулся только в сумерки. Его сопровождал коллектор, нагруженный образцами. Выслушав Дубенцова, профессор оживленно произнес:

— Вне всякого сомнения, мы находимся в угленосном районе. Вот что удалось найти мне… — и он извлек из рюкзака несколько сильно разложившихся кусков каменного угля, уже потерявших блеск.

— Мы их нашли на речной косе. Где-то размывается месторождение…

Глава девятая

Странное поведение Мамыки. — Секрет Пахома Степановича. Злые духи обмануты. — По маршруту ороча. — Дикие кабаны. — Путь через марь. — Дискуссия продолжается. — Отряд лишается одной лошади. — Ночлег на болоте.

Мамыка окончательно поднялся на ноги через три дня после несчастного случая. Но он странно изменился: стал беспокойным, менее общительным, на лице его исчезла прежняя веселость. К реке он не подходил вовсе, поглядывая на нее лишь издали и искоса, и что-то бормотал про себя.

Получив заключение фельдшера, что проводник совсем, здоров, Черемховский на завтра назначил выход отряда в район угольной сопки. Под вечер он пригласил ороча в свою палатку.

— Завтра отправляемся дальше, товарищ Мамыка, — сказал профессор. — Как ваше самочувствие?

Ороч не отвечал. Молча и с ВИДИМЫМ волнением посасывал он свою неизменную трубку с ДЛИННЫМ медным мундштуком. Геологи недоуменно переглянулись.

— Вы, может быть, еще болеете? — допытывался Черемховский.

— Моя болей нету, — ответил безразличным тоном старый ороч, ни на кого не глядя.

— Ну, хорошо, — подумав, сказал Черемховский. — Идите отдыхайте.

Но Мамыка продолжал сидеть, словно сказанное не имело к нему никакого отношения. После длительного молчания он, наконец, рассеянно проронил:

— Моя нету сопка гляди. Сопка уходи другое место.

— Как это? Я не понимаю, — недоуменно произнес Черемховский. — Повторите, пожалуйста, что вы сказали, товарищ Мамыка?

— Моя тебе говори: сопка уходи другое место, нетерпеливо пояснил старый ороч. Как тебе нету понимай?

— Я тоже ничего не пойму, Федор Андреевич, — заметил Дубенцов.

— Надо искать эту сопку, товарищ Мамыка, — сказал профессор, начавший кое-что понимать в поведении старого ороча.

— Моя не могу ходи, — решительно сказал Мамыка, — моя ходи своя изба.

Попытка выяснять у Мамыки, почему он не желает идти дальше, ни к чему не привела. Пришлось пока отложить предполагаемый выход отряда.

Вечером, после ужина, начальник отряда пригласил в свою палатку Пахома Степановича и Дубенцова.

— Я позвал вас, друзья мои, — сказал он, — чтобы посоветоваться: что предпринять в связи с заявлением нашего проводника. Идти на поиски без него почти немыслимо. Он, как показалось мне, в большой обиде на нас за то, что не уберегли его. Может быть, нам втроем сходить к нему и попытаться уговорить?

— Однако я думаю, что он на вас не обижается, Федор Андреевич, — возразил Пахом Степанович.

— В чем же тогда дело?

— А в том, что он шибко перепугался.

— Но почему он отказывается повести нас к месторождению угля, когда, по его же словам, туда остался дневной переход? — спросил Черемховский.

— Потому и отказывается, что страх завладел им, — спокойно ответил Пахом Степанович. — Позвольте мне, Федор Андреевич, одному потолковать с Мамыкой. Я так думаю, польза будет от этого.

— Я был бы тебе премного благодарен, Пахом Степанович, — ухватился за мысль проводника профессор. — Побеседуй, дружище, ты лучше нас знаешь душу Мамыки, и тебе он, безусловно, скорее доверится.