Только подобные указания. Вот и все разговоры. Даже голос ее в памяти не сохранился. Слишком редко он звучал.
Стасик всегда понимал — в их семье что-то не так. Не понятно почему, но есть вот это ледяное молчание, душное безмолвие, вечная резкая морщинка на мамином лбу. Всего этого не должно быть, это слишком тяжело и неправильно. Ничего подобного нет в других семьях. Только вот ему почему-то не повезло.
Иногда Стасику хотелось закричать что есть сил, упасть на пол, дрыгать руками и ногами, расколотить посуду. Сделать хоть что-нибудь, что освободит его от вечной боли, сидящей глубоко внутри. Но Стасик боялся таких мыслей. Так боялся, что и дышать было тяжело. Почему-то он совершенно точно знал: достаточно малейшего повода, чтобы мама раздавила его, как мерзкое насекомое. Даже при падении он старался не плакать. Мама всегда утешала его с видимым усилием, ее неимоверно раздражало, когда сыну требовалась помощь.
— Мам, а где мой папа? — однажды спросил Стасик с замирающим сердцем.
Он уже понимал, что папы есть не у всех мальчиков и девочек. За многими детками, точно так же, как за ним, в садик всегда приходит только мама. И это в принципе не так уж и страшно. Некоторые женщины довольно равнодушно жалуются воспитательницам на «своих бывших козлов», наверное, и являющихся теми самыми папами, которых в детском садике никогда не видели. «Козлы», судя по выражению женских лиц, — это хуже, чем плохая погода, но все-таки значительно лучше повышения цен.
Стасик задал вопрос про своего отца и даже собирался участливо уточнить, не является ли он «козлом». Но не успел.
— Никогда не спрашивай меня о нем! — истерично закричала мама.
Она выхватила декоративные пластмассовые цветы, стоявшие в вазочке, и яростно хлестнула Стаса по лицу. Пластиковый цветок повредил ему глаз, и еще долго окружающая действительность виделась Стасу в зыбком дрожащем тумане.
В общем, с мамой все было плохо и сложно.
Ровесники и ровесницы, обласканные родителями, казались Стасу существами с другой планеты. Он не мог себе представить всего роскошного тепла их жизни, как они не понимали его болезненного ледяного мира. Стас не испытывал зависти. Но разговаривать или играть с другими детьми казалось ему занятием совершенно бессмысленным.
Зато у него были запахи.
Он улыбался, вдыхая аромат нагретой солнцем лакированной шкатулки из сандалового дерева, радовался хрустально свежему воздуху после дождя; различал нюансы в ароматах цветущих яблонь возле дома и рядом с детским садиком.