Тайна «Красной Москвы»

Пашке не повезло — он стал опустошать чужие кредитки в тот момент, когда в МВД создавалось управление по борьбе с преступлениями в сфере высоких технологий. Пашкино дело было одним из первых, дошедших до суда. И он получил максимально возможное по статье наказание — что-то около восьми лет. Порой и за убийство меньше дают! Но таким образом пытались создать прецедент и напугать злостных хакеров серьезными сроками.

Хакеры, судя по СМИ, регулярно отмечающим увеличение подобных правонарушений, ни капельки не испугались.

А вот Пашкина судьба сломалась конкретно.

Он провел за решеткой с учетом долгого нудного следствия три года. Его освободили по УДО, так как у правоохранительных органов возникла потребность в подобных специалистах. Технический аспект преступлений становился все более изощренным, одними обысками-наружкой часто обойтись невозможно. Сейчас по поручению оперов Паша ломает почтовые ящики, аккаунты в социальных сетях, ставит и извлекает «жучки».

Встретившись с ним после тюрьмы, я с грустью поняла: побывать на «зоне» и не измениться невозможно.

У Пашки совершенно исчезло чувство насыщения и не возвращается уже много лет. «Жратвы было настолько мало, по ложке каши на завтрак и ужин, в обед какая-то бурда типа овощного супа. Я даже не подозревал, что бывает такой зверский мучительный голод. С утра до вечера я думал о хлебе, курице, жареной картошке. Моя мать — инвалид, передачи принимают только от родственников. Мамка раньше учительницей работала, правильная такая всегда была. Решила, что сын-зэк ей не нужен. За все годы на зоне мне не принесли ни одной передачи…» — рассказывал приятель, выйдя на свободу.

Но дело даже было не в том, что он поглощал неимоверное количество еды. Повышенный аппетит выглядел скорее нелепо. Но вот как-то я резко подняла руку, чтобы откинуть волосы, а Пашка вздрогнул, втянул голову в плечи и зажмурился. Его глаза всегда смотрели настороженно. Я чувствовала: он постоянно напряжен, всегда в ожидании удара…

«Зона» никого не исправляет. Она просто ломает людей, выжигает их души. И особенный цинизм в отношении вот таких ребят заключается в том, что их вынуждают делать то, за что они и были наказаны. Все это жестоко и неправильно.

У Паши никогда не бывает хорошей погоды. Он уверяет, что всегда чувствует себя отвратительно. Все люди — козлы, это для него аксиома. Я немного в меньшей степени козлица, потому что в свое время пыталась через знакомых в правоохранительных органах облегчить его участь. У меня ничего не получилось. Знакомые менты, так любившие козырять своим могуществом, при реальной необходимости, как оказалось, ни на что, кроме понтов, не способны. Но наверное, из-за этой попытки сразиться с ветряными мельницами Пашка и продолжает со мной общаться и выполняет мои просьбы. Правда, брюзжит при этом неимоверно.

Наконец приятель расправился с третьей пиццей, выпил очередную бутылочку кока-колы. И вопросительно на меня посмотрел:

— Говори, что там у тебя стряслось?

— Мне кажется, одного человека прослушивали во время нашего разговора. Правда, на него напали, он сейчас в больнице, серьезно ранен. И я толком не знаю, где ключи от его квартиры и мастерской.

Паша пожал плечами:

— «Жучки» больше не в тренде. Есть более продвинутые способы узнать содержание разговоров. Знаешь ли ты мейл и номер телефона этого чувака?

— Да.

Я продиктовала все необходимое. Паша достал из замызганной сумки небольшой ноутбук и углубился в работу.

* * *

— Куда это ты направляешься? Он уже позвонил тебе?!

От неожиданности я поскользнулась и чуть не шлепнулась. Но следователь Миронов ловко ухватил меня за локоть и подтащил к очищенной ото льда части тротуара.

— Говори, так что у вас за делишки? Орехов только в себя пришел — и сразу тебе звонить кинулся? Что вы скрываете от следствия?!

— Орехов пришел в себя?!

Похоже, по моему изумленному лицу стало совершенно понятно: информация о том, что парфюмер вышел из комы, является для меня новостью.

Владлен Ильич набросил капюшон куртки, повернулся к колючему ветру спиной и пробормотал:

— Прости, нервы вконец расшатались. На людей уже бросаюсь. Пришел он в себя еще утром, из реанимации перевели, врач разрешил поговорить.

— Надо же… А я вот… — Я запнулась, пытаясь придумать объяснение своего нахождения возле больницы, — волновалась. До справочной не дозвониться, решила заехать и спросить про его состояние. А он описал нападавшего?

— Описал. Но толку от этого никакого. Мужчина, высокий, худощавый, глаза голубые. На голове — бейсболка, практически все лицо прикрыто платком-арафаткой.

— А что ему было нужно?

— Орехов уверяет, что не знает. Он работал, прибежал этот ковбой и стал его крошить. Безо всяких причин и требований. Типа психопат.

«Все понятно, — подумала я, поднимая воротник. Ледяной ветер явно решил продемонстрировать, что зима еще долго будет хозяйничать в Москве, — Орехов продолжает врать. Что за человек! Меня подставил, самого чуть не прирезали — а он все гнет свою линию. Нет, таких эгоистичных самовлюбленных типчиков даже могила не исправит!»

Глаза Миронова сузились: