В штабе царило напряжение: пропали карты гарнизона, планы будущей застройки и письма из Петербурга. С утра Бодиско велел высечь дневального, который последним выходил из ставки. В обязанности его входило закрыть все двери после уборки. Бодиско подозревал, что служивый улизнул раньше положенного, а уборщицы не было ключей, чтобы закрыть замки.
Дневального высекли. Бумаги не нашлись. Яков Андреевич впал в отчаяние. Если карты и письма попали к врагу, значит, подмогу они не дождутся. Она должна прийти со стороны Кронштадта, а значит, подходы оттуда союзные войска могут заблокировать. По картам застройки можно легко вычислить, где в крепости брешь, слабое звено, туда и будут бить. Надо подготовиться.
Самое страшное же было другое. Если бумаги у врага, – их из штаба кто-то вынес. Значит, в его команде – враг, предатель.
– Толя, что делать? – жалостливо и по-стариковски произнес Бодиско и посмотрел на лейтенанта.
Из бравого коменданта за какой-то час он превратился в немощного, растеряного и немолодого уже человека. Скворцов молчал. Дело было плохо. Он понимал, что больше всего комендант опасается, что предатель, забравшийся в самое нутро, доложил союзникам все. Значит, у них больше нет преимущества. Они перед врагом как на ладони, никуда не спрятаться.
Анатолий хмурился. В ставку на утреннюю встречу был вызван только он и Йохан. Приближенные лица Якова Андреевича. Им предстояло решить, что делать. Что делать с обороной, нужно срочно менять планы. Что делать с предателем? Только вот кто он?
В штаб, помимо Бодиско, Столя и Скворцова, доступ имели еще 10 человек. Всего 13. Чертова дюжина. Кто же из них? Не хотелось думать ни на одного. Каждый – товарищ, с которым пройдено немало. С некоторыми Бодиско служил уже не одно десятилетие. Кто помоложе – все проверенные, с рекомендациями.
Господи, как же так получилось?
Столь и Скворцов переглянулись.
– Так, Яков Андреевич. Пока утечку не афишируем. Начнем, как обычно, пусть все соберутся. Коли спросят, что мы тут секретничали, скажем, пришла депеша из Петербурга. Что на помощь высылается, помимо судов, дополнительно рота солдат. Скажем, что была бумага, – Скворцов, стараясь скрыть волнение, говорил излишне натянуто, отчеканивая каждое слово. В голове у него проносились мысли, одна чернее другой. Кто же? Кто же украл карты?
Мария слушала экскурсовода. Мысленно она похвалила Александра Анатольевича. Понял, что его старый товарищ расскажет больше, полнее и лучше, и ушел из-под света рампы на один день. Не постеснялся. И сам что-то новое услышит, и группа узнает все из первых уст.
Группа слушала Густафа, открыв рот. Несмотря на акцент, рассказывал он очень складно. Похоже, готовился не один день. Пару раз забывал слово, но Маша тут же его выручала – оказалось, совсем не в тягость. Густаф не злоупотреблял ее помощью, и ей это нравилось.
«Толковый человек, надо будет с ним контактами обменяться. Наверняка у него есть доступ в архив. Наконец сможем узнать, что случилось c нашим Анатолием».
– Как вы знаете, наш Марихамн – совсем молодой город, но развивается он быстро. У нас теперь даже университет есть, несколько крупных предприятий. Конечно, молодежь часто уезжает, особенно учиться – все едут в Швецию, – продолжил Густаф. – Грустно, конечно. По-фински здесь никто почти не говорит, поэтому ехать вот даже в Турку или Хельсинки молодежи нашей смысла нет.
– А почему финский-то плохо знаете? Все же Финляндия! – недовольно пробурчал один из историков.
– Финляндия-то Финляндия, – отозвался экскурсовод, – да не совсем. Аланды – особое место, и аландцы – особый народ. Когда революция в России произошла, тут подготовили бумагу, чтобы острова в состав Швеции вошли. Пока суд да дело, новая власть в России дала Финляндии независимость, в самой Финляндии началась гражданская война. Вопрос о принадлежности островов оставался открытым, пока в 1921 году Лига Наций не признала приоритет Суоми. Но права дали очень широкие. Чтобы было государство в государстве. А с 1940 Аланды полностью демилитаризированы. Жители островов не могут владеть оружием и не могу даже в армии служить. Говорю же – особое тут у нас место, – заключил Густаф.
Александр Анатольевич оживился на соседнем кресле:
– Голубчик, Густаф, группа, мы уже приближаемся к нашему первому пункту программы. Крепость Бомарсунд.
Машино сердце слегка замерло. Казалось, глупо ожидать, что в крепости стоит памятник, на котором выгравировано: «Здесь погиб Анатолий Скворцов». Это она понимала. Все же ожидание увидеть место, где жил и погиб человек, чья кровь в ней текла, столь велико, что она вышла из автобуса одной из первых.
Зрелище и впечатляло, и угнетало одновременно. Где раньше стояла крепость, теперь гулял ветер и редкие туристы. Кое-где уцелели остатки стен, угадывалась форма – полукруглая. Памятник все же был: «Русским воинам-защитникам крепости Бомарсунд. 1854». И ни слова об Анатолии Скворцове.