Тайна квартала Анфан-Руж

— Мошенник! Жулик! Лицемер! — взорвался инспектор. — Я не поверил Фортунату де Виньолю насчет сокровища тамплиеров — он же чокнутый, это очевидно! Но вы и ваш помощник Жозеф явно искали то, что было украдено у вас из квартиры! Рауль Перо доложил мне об ограблении.

— Инспектор, Кэндзи действительно был очень расстроен пропажей «Французского кондитера» и «Правил выживания» барона Стаффа, но я клянусь, что…

— Избавьте меня от ваших клятв. Я более чем уверен, что если этот загадочный предмет возбудил ваше любопытство, значит, вы определенно с ним связаны. Но всякий раз, когда пытаюсь поговорить с вашим окружением, я наталкиваюсь на стену молчания! Все держат язык за зубами, все! Даже дочь вашего компаньона и кузен этой мадам дю Уссуа!

Инспектор Перо сунул треножник обратно в карман, делая вид, что отказывается от попыток распутать тайну, но Виктор понимал, что это лишь передышка перед новой атакой, поэтому и глазом не моргнул, когда инспектор, подойдя к нему вплотную, четко проговорил:

— Ахилл Менаже.

— Это кто-то из ваших знакомых? — с невинным видом переспросил Виктор.

— Старьевщик с улицы Нис. Девятый округ. Кто-то анонимно позвонил моему коллеге Раулю Перо и сообщил об убийстве Менаже. Пуля в сердце. Третья жертва, убитая аналогичным способом. Приехав, полицейские обнаружили, что в доме Менаже все перевернуто вверх дном и в его лавке тоже кто-то побывал. Но он торговал только грошовым барахлом. Так что же искал убийца?

— Может, вы это выясните, инспектор?

— Мы допросили юную неаполитанку, шарманщицу, которая жила в доме Менаже, а потом внезапно перебралась в Латинский квартал. Увы — добрая дюжина студентов и местных поэтов утверждают, что плясали с ней сардану[123] в день убийства.

— Сардану? Вряд ли. Скорее сальтареллу.[124]

— Не перебивайте! Когда я упомянул о вас, итальянка смутилась. Но и от нее я не добился ни слова! Она тоже что-то скрывает! Вы что, опаиваете женщин любовным зельем, чтобы сделать своими соучастницами?

— Наверное, все дело в моем природном обаянии, — скромно потупил взор Виктор.

Инспектор грозно воздел кверху указательный палец.

— Ничего, я найду горшочек с розами,[125] попомните мое слово! И тогда вам придется несладко!

Лекашер нахлобучил меховую шапку и направился к двери. У порога он обернулся:

— Ваша рана причиняет вам страдания?

— Нет. Только когда смеюсь.

— В таком случае желаю вам отлично повеселиться.

— Благодарю, инспектор. А вы все еще разыскиваете оригинальное издание «Манон Леско»?

Инспектор подобрел.

— А у вас оно есть?

— Насколько мне известно, нет. Но я постараюсь о нем разузнать.

Дверь захлопнулась. Виктор прикрыл глаза: этот визит его порядком утомил. Он обдумал услышанное от инспектора. Итак, Лекашеру неизвестно еще о двух убийствах: леди Пеббл и Леонара Дьелетта. Бертиль Пио не рассказала об интересе Жозефа к кварталу Доре. Картинка пока не складывалась, в ней не хватало отдельных фрагментов: в частности, причины такого пристального интереса убийцы к чаше. Быть может, удастся выяснить что-нибудь у Габриэль дю Уссуа… Надо нанести ей визит.

Несмотря на резкую боль, Виктор откинул одеяло и встал, но тут дверь тихо отворилась.

— Я так и знала! Как только полицейский ушел, ты решил удрать. Доктор Рейно запретил тебе подниматься! — воскликнула Таша.

Виктор с обреченным видом улегся обратно в постель.

— Я всего лишь хотел размяться, у меня все тело затекло.

Таша поправила одеяло и погладила Виктора по щеке, разрываясь между гневом и нежностью.

— Тебя могли убить. Почему ты так неосторожен? Ты меня больше не любишь? Представь, каково бы мне было, если бы с тобой что-то случилось?

Ее голос дрогнул, и Виктора это тронуло. Справившись с волнением, он произнес:

— Не надо, Таша. Ты не настолько привязана ко мне. Если бы я умер, ты бы утешилась довольно быстро. Расстроилась бы, конечно, но… Я прочитал вот это. — И он протянул ей сложенный вчетверо листок бумаги.

Она испугалась. Что он себе напридумывал?

— Виктор, ты с ума сошел!

— Нет, дорогая, я в здравом уме. Ты часто встречаешься с художниками… многих давно знаешь, они сыграли определенную роль в твоей жизни. Ничего удивительного, что ты не смогла окончательно порвать… например, с Гансом.

— Ганс?! При чем тут он?

— Я повторяю: ты свободна. И вольна распоряжаться собой. И, хотя мне трудно это принять, я сознаю, что не имею никакого права на… Что с тобой?

По мере того, как он говорил, на ее лице расплывалась улыбка. Она расхохоталась, потом расплакалась.

— Виктор, ты что, опять меня приревновал?! Я говорила себе: ревнует — значит любит. Но сейчас, после почти двух лет совместной жизни…

— Не совместной, а параллельной, — уточнил он.

— Какая разница! Ты до сих пор мне не доверяешь?! Это так больно!

— А знаешь, какую боль причинило мне это письмо?!

Таша вынула из потрепанного кожаного портмоне фотографию темноволосого мужчины лет пятидесяти в шляпе и показала ее Виктору. Потом перевернула снимок, и Виктор прочитал на обратной стороне несколько строк, нацарапанных карандашом: