Тайна Лабиринта

Том положил мне руку на плечо (не наедине подобные ободряющие жесты он позволял себе крайне редко).

– Ничего, Изабелла. Мы найдем способ.

Я согласно кивнула:

– А если не выйдет, то уж никак не из-за недостатка стараний!

Глава четвертая

Бутуз – Медоежки и применение оным – В поисках эвкалиптов – Непонятная враждебность – Гонец из пустыни – Сложенный лист бумаги

Я положила себе за правило навещать драконов каждый день, включая и молодняк, содержавшийся в небольших вольерах. Последний насчитывал одиннадцать экземпляров, начиная с детеныша едва шести месяцев от роду и заканчивая тем, коему вскорости предстояло войти в пору драконьего отрочества.

Содержать молодняк было много проще, чем взрослых особей: у пустынных драконов экстраординарное дуновение развивается только по достижении физической зрелости. Им лорд Тавенор в именах отказал вовсе, ограничившись номерами – подозреваю, из соображений, что дело того не стоит, учитывая, сколь многие детеныши рождались на свет нездоровыми и вскоре гибли. Кроме этого, кто-либо мог бы рассудить, что давать им имена неразумно, ибо имена порождают привязанность, а привязанность порождает печаль, когда жизнь животного подходит к концу. Однако была зима, новых партий яиц мы не получали, а звать молодняк по номерам мне не нравилось, и потому я присвоила всем детенышам настоящие, полноценные имена.

Немалую симпатию внушал мне старший, коего я прозвала Эсклином, в честь легендарного ширландского разбойника: вопреки всем надеждам лорда Тавенора на то, что, живя в неволе с самого рождения, дракон привыкнет к контактам с людьми, созданием он рос вздорным, неуживчивым, не слишком-то склонным привыкать к кому бы то ни было. Скорее всего, сие обстоятельство должно было обречь Эсклина на скорый конец – если он не угомонится с возрастом, его, вероятнее всего, пустят под нож ради драконьей кости, – однако пока что он походил на здорового дикого дракона более всех остальных. Крыльев ему, опасаясь, что это раньше времени сведет животное в могилу, еще не подрезали, но и летать не позволяли.

Но особую привязанность я испытывала к самому младшему из молодняка. Возможно, сентиментальность моих слов заставит вас удивленно поднять брови – и не без причины, однако мои отношения с этим созданием были куда больше похожи на общение хозяйки с собакой или кошкой, чем на обращение ученого с объектом исследования.

Привязанность зародилась, когда я, обходя вольеры молодняка, сказала Тому:

– Должно быть, это тот самый неуклюжий… э-э… бутуз, о котором вы упоминали?

Так он и получил свою кличку – Бутуз. Его яйцо было доставлено в Дом Драконов вскоре после того, как было отложено, и вылупившийся из яйца детеныш оказался очевидно аномальным. Взвесив детеныша, лорд Тавенор подтвердил собственные подозрения: тот был слишком тяжел для своей величины, а данное обстоятельство означало, что его кости, не обладая типичной для драконьих костей пористостью, представляют собой сплошную однородную массу.

Бутуза я полюбила всем сердцем с самого начала. Из дневников лорда Тавенора мне было известно, что наш предшественник планировал его усыпить: бесполезный для наших научных изысканий, детеныш представлял собой только лишнюю статью расходов. Однако соответствующего распоряжения лорд Тавенор перед отбытием так и не отдал, и посему Бутуз остался в живых – ковылять по своему вольеру да время от времени хлопать куцыми крылышками, которым никогда в жизни не удержать его в воздухе.

Усыпить его у меня просто рука бы не поднялась, и я созналась в этом Тому.

– Если хотите, могу обосновать это с научной точки зрения, – предложила я за обедом в нашем общем кабинете. – Не сомневаюсь: обоснование выйдет великолепным, дайте только минутку на подготовку. Что-нибудь этакое, об изучении развития путем наблюдения как за удачными, так и за неудачными экземплярами. Если анормальность развития имела место уже в момент рождения, мы можем даже продвинуться ближе к решению проблемы размножения в неволе: в конце концов, слишком тяжелый для полета дракон не нуждается в подрезке сухожилий.

– Однако истинная причина вовсе не в этом, – заметил Том.

– Конечно, не в этом. По-моему, бедное животное не заслуживает смерти только потому, что кто-то напортачил в уходе за яйцом.

Тут я хотела сказать кое-что еще, но призадумалась, подбирая куском лепешки сдобренную специями простоквашу со дна тарелки.

Том истолковал мои колебания совершенно верно.

– И теперь гадаете, что за жизнь его ждет?

Я не сдержала вздоха.

– Он никогда не поднимется в воздух. И, видя, как чахнут взрослые… хотя они, конечно, знали, что такое полет, прежде чем утратили способность летать. Возможно, он не будет скучать в той же мере. Однако со здоровьем у него неважно, и вполне вероятно, что с возрастом положение ухудшится. Стоит ли обрекать его на жизнь без полета, усугубленную страданиями, из одного лишь ложного сострадания? Не милосерднее ли усыпить его без боли?

Бутуз