Тайна лабиринта

О юности Кобер сохранилось мало сведений. Она посещала школу при Колледже им. Хантера – одну из элитарных средних школ, которая, как и сам колледж, тогда была женской. Летом 1924 года она заняла третье место среди 115 нью-йоркских старшеклассников в конкурсе штата. Приз – 100 долларов (около 1300 долларов в нынешних ценах) ежегодно в течение четырех лет – стал, несомненно, подспорьем для небогатой семьи. Той осенью Кобер поступила в Колледж им. Хантера, где участвовала в деятельности Клуба изучения античности и Немецкого клуба.

Даже в колледже, известном блестящими ученицами, Кобер выделялась. “Студенткой она произвела на меня впечатление серьезным подходом к работе, а еще более – независимостью суждений, которые позволили ей не принимать утверждения учителей на веру, не подвергнув их критическому анализу, – напишет позднее преподаватель-классик Эрнст Рейс. – Еще более ценная ее черта – интеллектуальная честность, которая позволяла ей с готовностью пересмотреть свое мнение, если она убеждалась в правильности противоположной точки зрения”.

В Колледже им. Хантера Кобер записалась на курс по быту Древней Греции и, кажется, именно там познакомилась с минойской письменностью. В 1928 году ее приняли в общество Фи-бета-каппа. Год она заканчивает с лучшими результатами по латыни и с несколько более скромными – по греческому, однако из-за невысоких оценок по физкультуре диплом с отличием оказался недосягаем. Кобер поступила в магистратуру Колумбийского университета и в 1929 году получила степень магистра античной филологии, а в 1932 году – ученую степень по античной филологии.

Прохождение Кобер через аспирантуру, по любым меркам стремительное, было тем более впечатляющим, что все это время она работала: сначала заменяла учителя латыни в школе при Колледже им. Хантера, а после преподавала в том же колледже латинский и греческий языки. В 1930 году (за два года до окончания аспирантуры) Алиса Кобер, которой не было тогда и 24 лет, получила место преподавателя в только что открывшемся Бруклинском колледже с годовым жалованьем 2148 долларов (современный эквивалент – чуть менее 30 тыс. долларов).

Археолог Ева Бранн, которая в конце 40-х годов училась в Бруклинском колледже, вспоминала в 2005 году о сдержанности и строгости Кобер:

Она была, так сказать, категорически невзрачной… Носила мешковатую, старомодную одежду, платья; что-то лиловое… У нее была коренастая фигура, покатые плечи, подбородок сильно выдавался вперед, прическа требовала минимального “техобслуживания”, глаза за стеклами очков вгрызались в тебя и недобро сверкали. Ее манера вести занятия была сознательно лишена любого драматизма. Никакой театральности, а только требование точности. Не могу сказать, помню ли я это благодаря наблюдению или уже позднее сделала вывод, что ее лекции были очень хорошими, сильными и наполненными материалом, но я знаю, что очень любила их.

К людям, чей ум Кобер не уважала (а таких было много), она теряла всякий интерес. В 1947 году в письме к коллеге она излила свое презрение на Бедржиха Грозного. Этот выдающийся чешский лингвист сделал себе имя дешифровкой хеттского письма в 1915–1917 годах и затем попытками справиться с минойским. “Кажется, все нянчатся с Грозным, – писала Кобер. – Я думаю, это оттого, что… никто и подумать не мог, что человек с репутацией Грозного может быть так глуп”.

Однако она безжалостна и к себе. В 1947 году она отправила редактору журнала “Классикал уикли” свою лекцию о критской письменности, которую тот запросил для публикации:

Когда вы писали мне в мае 1946 года, я ответила, что не считаю, что это стоит публиковать… Мне по-прежнему кажется, что эта вещь не совсем для “Классикал уикли”, хотя она не так плоха, как я думала тогда… К этой теме, как вы скоро поймете, у меня очень сильная эмоциональная привязанность, а эмоции и наука несовместимы.