Тайна лабиринта

Если речь идет об алфавитном письме, то разница между servus и servum очевидна. В случае со слоговой письменностью она неясна: оба пишутся  .

Наша слоговая система обманывает нас и в других отношениях. Алфавит говорит нам, что второй знак слогового письма начинается с одного и того же согласного: vus, vum, vo. А слоговое письмо нам лжет: в зависимости от падежа здесь используются для записи два различных знака,  и . Эта перемена с  на  чрезвычайно важна:  и  – соединительные символы, оба репрезентирующие последний согласный основы и первый гласный суффикса. Символ изменяется, потому что гласный суффикса (vus и vum в падежах I и II, vo в падеже III) изменились.

Для визуализации роли соединительных знаков надо разделить их пополам:

Кобер поняла, что именно это вызвало изменение в третьем знаке существительных в ее парадигме (для удобства воспроизведем ее повторно):

Казалось, будто соединительные знаки также были разделены пополам, включая и конец основы, и начало суффикса. Этот факт объясняет изменения в написании в падеже III:

Эта связка, состоящая из одного знака, кажется незначительной. Однако, определив его функцию, Кобер сделала огромный шаг вперед. “Если эта интерпретация верна, – отметила она в 1946 году, – то у нас есть средство узнать, как некоторые знаки линейного письма Б связаны друг с другом”. Так, глядя на пример выше, мы сразу можем сказать, что  и  имеют общий согласный, но различные гласные, как латинские слоги vum и vo.

Стоя двумя ногами в разных слоговых знаках, соединительные знаки оказались тем, на чем держались все минойские слова. Путем их выявления и описания Кобер нашла способ установления отношений между знаками без знания их звуковых значений. Благодаря этому в дешифровке линейного письма Б свершится переворот, хоть она и не доживет до него.

Алиса Кобер ступила на английскую землю 13 марта 1947 года – и моментально пожалела, что в Америке не копировала надписи одеревеневшими от холода пальцами. В Англии оказалось холоднее, чем она ожидала. Суровая зима 1946/47 годов памятна британским метеорологам. “Я посвящала все свое время переписыванию минойских надписей, и иногда это было труднее, чем вы могли бы подумать, – в помещении температура не поднималась выше 40 °F [4,4 °C]”, – писала она в начале апреля из Оксфорда Генри Аллену Мо, секретарю Фонда им. Гуггенхайма.

Доступ к такому массиву данных стал и даром, и проклятием. С одной стороны, если бы за пять недель пребывания в Англии Кобер сумела скопировать все надписи, ее архив увеличился бы десятикратно. С другой стороны, ей пришлось бы снова засесть за мучительный анализ. А ведь чтобы изучить 200 надписей, ей понадобилось пять лет.

Несмотря на спартанские условия, Кобер упивалась университетской жизнью. “Я восхитительно провела время в колледже… как почетный гость, – писала она позднее Джону Франклину Дэниелу. – Все были так милы, что я вернулась обратно с ужасным самомнением”.

К Джону Майрзу Алиса Кобер не испытывала ничего, кроме благодарности. “Он говорит то, что думает – строго, решительно, но вежливо, – писала она после путешествия. – Мне с трудом верится, что я видела его за шесть недель всего однажды. Он замечательный человек”.

Майрз позволил ей копировать надписи, найденные Эвансом, с оговоркой: она не должна ничего публиковать до тех пор, пока не выйдет Scripta Minoa II. Это обязательство ее не смутило. Книга должна была появиться менее чем через год – в начале 1948 года. Это потребовало бы длительного анализа новых данных.

Кобер покинула Англию 17 апреля. Еще находясь там, она предложила Майрзу помощь с подготовкой Scripta Minoa II к печати. Чем быстрее том выйдет из печати, тем быстрее она сможет поделиться своими открытиями с другими учеными, рассудила Кобер.

25 апреля “Квин Элизабет” доставила Кобер домой. Ее ждало море работы. “Мне столько всего нужно сделать, что я даже не вижу наступления весны, – писала она Дэниелу вскоре после возвращения в Нью-Йорк. – Моя поездка в Англию оказалась даже успешнее, чем я могла мечтать – настолько успешной, что сэр Джон [Майрз] настаивает, чтобы я ехала на Крит проверять для него оригиналы критских надписей. Уж не знаю, как президент Бруклинского колледжа отреагирует, если я сбегу в середине следующего семестра”.

Несколькими месяцами ранее, зная, сколько времени займет анализ данных, полученных в Оксфорде, Кобер попросила Фонд им. Гуггенхайма возобновить стипендию. Ее письмо Генри Аллену Мо, написанное в январе 1947 года, предлагает учитывать не только ее подход к дешифровке, но также готовность пожертвовать собственными интересами во имя науки: