Тайна леса Рамбуйе

— Боюсь, что его не будет, — мрачно отозвался Клод. — Мне уже кажется, что все это мы затеяли зря. Операция с Дортом, видимо, просто удача. Сейчас я сам себе напоминаю того дурака, который нашел на дороге сто франков и, решив, что весь путь усыпан ассигнациями, шел и шел до тех пор, пока не умер.

Жан-Поль не был столь пессимистичен. Расплатившись, он предложил разойтись по домам.

— Время, друзья мои, великий чародей. Могут случиться неожиданности, которые подскажут новые ходы, сообразно с новыми обстоятельствами. Не думаю, что ты, Клод, дурачок, шагающий по дороге в никуда.

— Не разделяю твоего благодушия, дядя.

— Почему? Ну, суди сам. Мы сумели взобраться на такую точку, откуда видна вся панорама событий. Мы знаем и видим все и всех: кто такие капитан полиции и бармен в «Мистрале», что разнюхал покойный Гаро и почему его убили. Наконец, и это главное, знаем, чего добиваются американцы здесь, у нас, и в Соседней стране. Больше того! Ты вошел к ним в доверие, стал их агентом, шпионом.

— Еще чего! Я стал шпионом?

— Да, да! Для них ты — платный агент. Вот ты кто. Значит, мы не только видим всю панораму событий сверху, но еще и противника, так сказать изнутри. Столько преимуществ! А ты в отчаянии, легионер.

Клод засмеялся. Ему стало весело — от выпитой рецины, от убедительных слов Жан-Поля и оттого, что он — легионер, а легионер для французского обывателя — страшнее черта.

— И верно — легионер! Тише, дети, легионер придет. Так, кажется, мамы пугают малышей. А мечтал — на адвоката.

— Возможно, и станешь.

— Знаете, друзья мои, что-то не хочется. Расхотелось.

Они шли по узкой мощеной улице. Во всех первых этажах были сплошь рестораны, и через большие оконные экраны, как в немом кино, виделось множество лиц, раскрасневшихся от еды, вина и тепла, жестикулирующие руки.

— Время, Клод, говорю тебе, — волшебник, чародей. Положись на него, и оно что-то подскажет.

Через несколько дней Джордж Крафт позвонил Клоду и назначил встречу на четвертом этаже Эйфелевой башни. Клод удивился столь необычному месту, выбранному американцем, и связался с Жан-Полем.

— Тебе обязательно сообщат важную весть, — сразу же поставил диагноз старый сыщик. — В такую скверную погоду да еще в будний день, когда на башне не бывает туристов, вы с Крафтом, гарантирую, окажетесь вдвоем на смотровой площадке четвертого этажа. Конспирация по-американски.

— Да, смахивает на тривиальный детектив: на Эйфелевой башне шепчутся две фигуры в плащах и шляпах, а кругом льет дождь и воет ветер.

Так и получилось. Моросил мелкий, как из пульверизатора, дождь. Порывы ветра срывали шляпу, поднимали вверх полы плаща. Во всем Париже не нашлось в тот день ни одного желающего, кроме них, полюбоваться панорамой города с птичьего полета.

Крафт взял Клода под руку.

— Итак, месье Сен-Бри, мы всесторонне изучили личность Локса — его характер, привычки, убеждения. Ключа к нему нет. Никакого! Образно говоря, сейф без замка — наглухо замурован, и некуда вставить ключ. Поэтому сейф надо взорвать.

Клод отстранился.

— В переводе на ясный язык, без ваших образных сравнений, значит… убить Локса?

— Нет. Убивать не надо. Хотелось бы создать такую ситуацию, при которой сейф сам взорвался бы и раскрылся. Понятно?

— Непонятно, месье Крафт.

— Сейчас поймете. Однако как здесь холодно и сыро.

— Вы же и выбрали это место.

— Потому что должен сказать секрет. Важный секрет. Здесь неуютно, но никто не подслушает.

Как бы желая убедиться, Крафт прошелся по площадке, повертел головой направо-налево, посмотрел вверх и вниз.

— Месье Сен-Бри, слушайте меня внимательно и пока не задавайте никаких вопросов. Итак, мы пришли к заключению, что подобру, по-хорошему Локса в нашу веру, как говорится, не обратить. Можно было бы от него отказаться вовсе и подыскать иную кандидатуру. Но, во-первых, это означало бы, что мы дезориентировали центр, включив Локса в список тех, на кого можно делать ставку — повлиять. Значит, мы здесь, в Париже, вроде бы не на высоте… В этом признаваться никто не хочет. Во-вторых, тут дело принципа. Да, Локс крепкий орешек. Но для того и есть американские спецслужбы с их неограниченными возможностями. К тому же и времени у нас нет снова просеивать депутатов и подбирать новую кандидатуру вместо Локса. Таково положение вещей. И вдруг в тупиковой ситуации, в какой оказались мы с вами, появляется новый элемент — Мэри Локс, дочь своего отца. Студентка, ей шестнадцать лет. Миловидна, общительна. Эдди Локс готов за нее отдать жизнь.

— Но не убеждения, месье Крафт. Это разные вещи. Я извиняюсь, что перебил вас.

— Нет, нет! Вы к месту сказали. Если он готов отдать жизнь, то отдаст и убеждения — они ведь ничто по сравнению с жизнью. Ни-что!

— Так что там с Мэри?

— Что с Мэри? В самом деле — что с Мэри?

Крафт, похоже, играл когда-то в домашнем или школьном театре и теперь вспомнил какую-то свою роль: сделал дурацкую физиономию, что должно было выражать крайнее удивление.