Тайна леса Рамбуйе

В октябре на побережье Ла-Манша холодно, ветрено и дождливо. Но осень придает особую прелесть нормандским прибрежным городам — нет полчищ туристов, вырвавшихся к морю семейств, проезжего люда. И те, кто любят отдыхать уединенно, едут на побережье в мертвый сезон. Как правило, это люди пожилые, которым вредно солнце и необязательно купанье. Пасмурные дни они проводят в прогулках, чтении, в воспоминаниях о прожитой жизни. Поэтому отели и пансионаты в осенне-зимнее время в Нормандии не пустуют.

Клод и Шанталь сильно выделялись среди публики, жившей в «Гранд-Отеле». Поджарые старики и сухонькие старушонки с утра до заката, как на дежурстве, сидели в просторном холл гостиницы с видом на клокочущий лиловыми волнами Ла-Манш, пили чай с печеньем и шуршали газетами. По вечерам постояльцы чинно рассаживались за карточные столы и допоздна играли в бридж. Все они как на подбор были молчаливые, словно глухонемые. Молча ели, гуляли, сдавали карты.

Если и Карл Дорт окажется таким же диковатым, думал Клод, наблюдая за угрюмыми соседями в ресторане, то с ним будет трудно.

Дорт приехал в пятницу вечером на «вольво» цвета майского жука. Клод видел этого человека на фотографиях, и он, что и говорить, не казался ему красавцем. Но когда Дорт появился в фойе гостиницы, где в кресле с журналом в руках его давно уже поджидал Клод, у того застучало в висках. «Шанталь соберет чемоданы и уедет», — подумал он, разглядывая свою жертву.

Перед ним был щуплый человечек, как все горбуны высоко и прямо державший голову. С короткой, словно одежная щетка, стрижкой, с крупным удлиненным носом, большим лягушачьим ртом и оттопыренными ушами он был уродлив и неприятен. При встрече с такими людьми хочется побыстрей разойтись и стараться на них не смотреть.

За Дортом шел рослый розовощекий швейцар в красной ливрее с двумя чемоданами. Они остановились у конторки портье.

— Карл Дорт! — очень громко и как-то задорно и весело сказал приезжий. — Я письмом заказывал номер с видом на море.

— Добрый день, месье Дорт. Ваш номер выходит окнами на Ла-Манш. Вот ключ, горничная вас проводит.

Пышная нормандка в национальном костюме с кружевами, похожий на обезьяну Дорт и атлет-швейцар двинулись к лифту.

— Это на каком же этаже? — опять громко спросил Дорт.

— На втором, месье.

— Великолепно!

Кажется, общителен, заключил Клод, держится просто — уже хорошо.

Первое впечатление оказалось правильным. В тот же вечер, проходя мимо стола, за которым ужинали Клод и Шанталь, Дорт поклонился и пожелал приятного аппетита. Дальше события развивались стремительно и точно по сценарию Клода. На следующий день, оставив Шанталь одну в вестибюле отеля, через час он нашел их оживленно беседующими.

Дорт быстро встал и протянул руку, растянув, как резиновый, свой невероятный рот.

— Карл Дорт, в некотором роде политический деятель Соседней страны. Мадам Сен-Бри рассказала мне о ваших лошадях. Я обожаю лошадей и с радостью ездил бы верхом.

Дорт широко растопырил длинные руки, сделавшись похожим на паука. Своим жестом он, видимо, хотел выразить сожаление, что не может ездить на лошадях.

— Но, увы и ах! Скажите, месье Сен-Бри, а какую породу…

«Этого еще не хватало!» — воскликнул про себя Клод.

— А не выпить ли нам чего-нибудь? — пришла на выручку Шанталь, не отводя своего пристального гипнотизирующего взгляда от Дорта. — Что вы предпочитаете, месье Дорт?

Горбун был откровенно польщен ее вниманием.

— Мы в Нормандии, в стране кальвадоса, мадам.

Они прошли в бар, и Клод по привычке направился было к стойке, где любил удобно расположиться на высоком табурете, упершись ногой в приступок. Но Шанталь взяла его под руку и повела к низкому мраморному столику. Когда расселись, Дорт с трогательной благодарностью проникновенно посмотрел на Шанталь — за этим столом, в кресле с высокой надежной спинкой, он чувствовал себя уверенно и был с ними на равных.

— Мы только что говорили с мадам Сен-Бри о Марселе Прусте. Я вполне согласен с ним в том, что наша внутренняя жизнь есть некий поток сознания. Помните, как в «Обретенном времени» он анатомирует своего героя?

Клод понюхал ароматный кальвадос и снисходительно улыбнулся.

— Месье Дорт, очень и очень извиняюсь, но никогда не держал в руках Марселя Пруста.

Дорт часто-часто заморгал.

— Вы не читали Пруста?

— Ну и что тут такого? — вмешалась в их разговор Шанталь. — Есть вещи, которые Клод не знает, он ведь всегда занят лошадьми, жокеями, скачками. У него свои интересы, свой круг имен.

— Да, моя дорогая! — Клод поцеловал ей руку. — У каждого свой круг, месье. К тому же сейчас столько развелось литераторов, что за всеми не уследишь.

— Но Пруст умер более полвека назад…

— Тем более, месье Дорт. Тем более!

Подошел портье.

— Месье Сен-Бри, вас к телефону.

И Клод надолго оставил их вдвоем.

— Вы не удивляйтесь, месье Дорт, — ласково говорила Шанталь присмиревшему вдруг собеседнику, — мой муж славный парень, но не больше. Хомуты, уздечки, седла, стойла — вот его мир, стихия и страсть. Простите уж его за Пруста. Ну что делать — не читал.

— У вас, извиняюсь, есть дети?

— Нет, месье Дорт.