— Мне нужна была ручка, — сказал он, взяв ее со стола, — если у этого парня будет что мне рассказать, надо будет записать.
Мари увидела пустой и сухой стакан:
— Ты так и не выпил?
— Я обошелся без стакана.
— Понятно. Идем?
Они ожидали в коридоре, когда появится грохочущий лифт, молчание было неловким, в прямом смысле непереносимым. Он взял ее за руку. Она сжала его ладонь и посмотрела в глаза. Ее взгляд говорил, что ее самообладание подвергается проверке, а она не знает почему. Сигналы были посланы и получены, сигналы не настолько громкие и резкие, чтобы прозвучать сиреной тревоги, но она расслышала их. То был отсчет времени, жесткий и необратимый, предвестие его ухода.
— Все будет хорошо, — сказал он.
С шумом подошла металлическая клеть. Джейсон открыл решетчатую латунную дверь и вдруг чертыхнулся вполголоса:
— Забыл!
— Что?
— Бумажник. Я оставил его в ящике письменного стола на случай, если на Сент-Оноре будет что-нибудь не так. Подожди меня в холле.
Он мягко втолкнул ее в лифт, нажав свободной рукой на кнопку.
— Я сразу вниз. — Он закрыл решетку, которая отрезала от него ее удивленный взгляд. Повернулся и быстро пошел обратно в номер.
Вынул конверт из кармана и положил на тумбочку рядом с лампой. Он смотрел на него, ощущая нестерпимую боль.
— Прощай, любовь моя, — прошептал он.
Борн ждал под моросящим дождем у отеля «Мерис» на улице Риволи, наблюдая за Мари через стеклянные входные двери. Она расписалась у стойки за свой чемоданчик и получила его. Теперь она явно спрашивала у слегка удивленного клерка свой счет, чтобы оплатить номер, который занимала меньше шести часов. Прошло минуты две, прежде чем счет был предъявлен. С очевидной неохотой. Гости «Мериса» так себя не ведут. Весь Париж остерегается таких нежелательных визитеров.
Мари вышла на улицу, в темноту и дымку моросящего дождя. Отдала ему чемоданчик с вымученной улыбкой и сказала, чуть задыхаясь:
— Этот человек мной не доволен. Уверена, что он думает, будто я использовала номер для каких-нибудь фокусов.
— Что ты ему сказала? — спросил Борн.
— Что у меня изменились планы, и все.
— Правильно, чем меньше слов, тем лучше. Твое имя значится в регистрационной карточке. Придумай, зачем ты снимала там номер.
— Придумать? Я должна придумывать причину? — Она заглянула ему в глаза, уже не улыбаясь.
— Я хотел сказать: мы придумаем. Естественно.
— Естественно.
— Пойдем.
Они пошли в сторону перекрестка. Громыхали машины, дождь усиливался, туман сгущался, обещая неминуемый сильный ливень. Он взял ее за руку — не для того, чтобы поддержать, даже не из вежливости, а только для того, чтобы до нее дотронуться, почувствовать ее. Осталось так мало времени.
— Можно помедленнее? — резко спросила Мари.
— Что? — Джейсон сообразил, что они почти бегут. На несколько мгновений он опять оказался в лабиринте, заметался по нему, осознавая это и не осознавая. Он посмотрел вперед и увидел ответ. У перекрестка рядом с ярким газетным киоском остановилось пустое такси, и водитель что-то кричал продавцу через открытое окно.
— Я хочу взять такси, — сказал Борн на ходу, — сейчас хлынет.
Когда они, запыхавшись, добежали до перекрестка, пустое такси отъехало, свернув налево на улицу Риволи. Джейсон взглянул в ночное небо, чувствуя, как по лицу ударяют тяжелые капли. Начался ливень. Он посмотрел на Мари в манящем свете газетного киоска: она ежилась под внезапно хлынувшим потоком. Нет, она на что-то неотрывно смотрела… не веря глазам, потрясенно, с ужасом. Вдруг она закричала, лицо ее исказилось, она зажала рот рукой. Борн схватил ее, притиснул головой к своему мокрому плащу. Она никак не могла замолчать.
Он обернулся, чтобы понять причину ее истерики. И увидел, и в эту невероятно малую долю секунды понял, что отсчет времени пресекся. Он совершил последнее злодеяние, и теперь не может ее оставить. Пока не может. На прилавке в ближнем ряду лежала утренняя газета с броскими черными заголовками:
УБИЙЦА В ПАРИЖЕ.
ЖЕНЩИНА, ЗАМЕШАННАЯ В ЦЮРИХСКИХ УБИЙСТВАХ, ПОДОЗРЕВАЕТСЯ В НАШУМЕВШЕЙ КРАЖЕ МИЛЛИОНОВ
Под этими кричащими словами была фотография Мари Сен-Жак.
— Прекрати! — шепнул Джейсон, корпусом прикрывая ее лицо от заинтересовавшегося продавца газет и доставая из кармана монеты. Он бросил их на прилавок, взял две газеты и увлек ее на темную и мокрую от дождя улицу.
Теперь они оба были в лабиринте.
Борн открыл дверь и пропустил Мари. Она стояла неподвижно и смотрела на него, бледная и испуганная, в неровном дыхании явственно слышались страх и гнев.