Рассвет. Но нет уже ни теплой комнаты в деревенской гостинице, ни солнечных бликов на обоях, просочившихся сквозь шевелящуюся листву. Первые утренние лучи потянулись с востока, венчая французскую провинцию, обрисовывая поля и холмы Сен-Жермен-ан-Лей. Они сидели в маленькой машине у обочины пустынной дороги, и сигаретный дым выплывал наружу через полуоткрытые окна.
К своему первому рассказу в Швейцарии он приступил так:
Теперь он сделал спокойное и краткое признание:
Он рассказал о себе все, все, что помнил, не утаив и те кошмарные образы, которые возникали в голове, пока они беседовали при свете свечей с Жаклин Лавье в ресторане в Аржантей. Имена, события, города… убийства.
— Все сходится. Не было подробности, которая оказалась бы мне неведома, которая не таилась бы где-то в подсознании, стремясь вырваться наружу. Это была правда.
— Это была правда, — повторила Мари.
Он пристально посмотрел на нее:
— Теперь ты видишь, что мы ошиблись?
— Возможно. Но и были правы. И ты и я.
— Относительно чего?
— Относительно тебя. Я говорю это снова, спокойно и взвешенно. Ты готов был пожертвовать собой ради меня, даже меня не зная; так не поступил бы человек, которого ты только что описал. Даже если он и существовал, его больше нет.
Глаза Мари молили, но голос оставался ровным.
— Ты же сам сказал, Джейсон: «Если человек не может чего-то вспомнить, этого не существует для него». Быть может, и с тобой так? Ты сумеешь справиться?
Борн кивнул. Наступил страшный миг.
— Да, — сказал он. — Но сам. Без тебя.
Мари сделала затяжку, не спуская с него глаз, руки ее дрожали.
— Ясно. Следовательно, это и есть твое решение?
— Так надо.
— Значит, ты героически исчезнешь, чтобы не портить мне жизнь.
— Я должен это сделать.
— Большое спасибо, но кто ты, к черту, будешь после этого?
— Что?
— Кто ты, к черту, после этого?!
— Я человек, которого зовут Каин. Меня преследуют правительства, полиция — везде, и в Азии, и в Европе. В Вашингтоне меня хотят убить за то, что, как они полагают, я знаю о «Медузе», убийца по имени Карлос — за то, что с ним тягался. Подумай. Как по-твоему, сколько я смогу скрываться, пока меня не найдут, не поймают, не убьют? Так ты хочешь окончить свою жизнь?
— Помилуй Бог, нет! — воскликнула Мари, ее аналитический ум явно взялся за дело. — Я не собираюсь пятьдесят лет гнить в швейцарской тюрьме или быть повешенной за то, чего не совершала в Цюрихе.
— Есть способ управиться с Цюрихом. Я уже думал об этом, я сумею.
— Как? — Она загасила сигарету.
— Ради Бога, какая разница? Явлюсь с повинной. Или продамся, еще не знаю, но что-нибудь придумаю. Я могу тебя спасти. Я должен тебя спасти!
— Но не таким образом.
— Почему?
Мари погладила его по лицу, голос ее снова звучал мягко, внезапной резкости как не бывало.
— Потому что я только что снова получила доказательства того, что сказала вначале. Даже приговоренный — столь уверенный в своей вине — должен это признать. Человек, которого звали Каин, никогда бы не сделал того, что ты только что предложил. Ни для кого.
— Но я и есть Каин!
— Даже если бы мне пришлось признать, что ты им был, сейчас ты — другой.
— Полное перерождение личности? Самодельная лоботомия? Полная потеря памяти? Это, впрочем, правда, но она не остановит моих преследователей. Не помешает им спустить курок.
— Это — худшее, но я не намерена уступать.
— Ты не учитываешь фактов.
— Я учитываю те два факта, о которых ты, кажется, забыл. А я не могу. Я буду жить с мыслью о них до конца жизни, потому что они на моей совести. Двое были убиты одним и тем же зверским способом, так как мешали кому-то передать тебе послание. Через меня.
— Ты видела послание Корбелье. Сколько в нем было пулевых отверстий? Десять, пятнадцать?
— Значит, его кто-то использовал! Ты же слышал его голос по телефону, и я слышала. Он не лгал: он пытался помочь нам. Если не тебе, то уж мне — определенно.
— Да… возможно.
— Возможно все. У меня нет разгадок, только клубок противоречий, необъяснимых фактов — но они должны быть объяснены. Тебя не влечет к тому, что было, по твоим словам, твоей жизнью. А без подобного влечения таких людей не бывает. Или ты — не он.
— Я — он.