Тайна личности Борна

— Все было очень просто: прежде я смотрела на книги как на своих естественных врагов, и вдруг оказалась среди людей, которые ими увлекались и наслаждались. Мы говорили без конца. Говорили днем и ночью, в классах и аудиториях, в шумных забегаловках за кружкой пива. Я думаю, именно эти разговоры так меня изменили. Вам это знакомо?

— Я не помню, но понимаю. У меня не осталось памяти о колледже или таких друзьях-студентах, но я уверен, что они у меня были. — Джейсон улыбнулся. — Разговоры за кружкой пива — это довольно сильное впечатление.

Она улыбнулась в ответ.

— И я производила не меньшее. Здоровая девица из Калгари, привыкшая тягаться с двумя старшими братьями, могла выпить пива больше, чем половина ребят в университете Монреаля.

— На вас, должно быть, обижались.

— Нет, просто завидовали.

Новый мир открылся Мари Сен-Жак, в старый она больше не вернулась. Если не считать запрещенных отлучек посреди семестра, продолжительные поездки в Калгари становились все реже. Ее окружение в Монреале расширялось, летние месяцы были заполнены работой в университете и вне его. Вначале она тяготела к истории, потом рассудила, что история формируется в основном экономическими силами — власть и влияние оплачиваются, — и занялась экономическими теориями. И ушла в них с головой.

В университете Макгилл она проучилась пять лет, получила там степень магистра и правительственную стипендию для занятий в Оксфорде.

— Это был денек, скажу я вам. Я думала, отца удар хватит. Он бросил свой драгоценный скот на моих братьев и полетел на восток, чтобы отговорить меня.

— Отговорить вас? Почему? Он когда-то был бухгалтером, вы собирались стать доктором экономики.

— Не путайте. Бухгалтеры и доктора экономики — естественные враги: одни видит деревья, другие — лес, и их точки зрения обычно не сходятся. К тому же отец у меня не просто канадец, а франко-канадец. Я думаю, он счел, что я предала Версаль. Но он смягчился, когда я сказала ему, что одно из условий этой стипендии — контракт на работу для правительства сроком минимум на три года… Он сказал, что я могу «изнутри лучше послужить делу». «Vive Quebec libre — vive la France!»[35]

Они оба рассмеялись.

Трехлетний срок службы в Оттаве продлевался естественным образом: только она собиралась уехать, как ее повышали в должности, давали больший кабинет и расширяли штат подчиненных.

— Конечно, власть развращает, — улыбнулась она, — и никто не знает это лучше, чем высокопоставленный бюрократ, к которому обращаются за рекомендациями банки и корпорации. Но, кажется, Наполеон сказал об этом лучше: «Дайте мне достаточное количество медалей, и я вам выиграю любую войну». В общем, я осталась. Мне страшно нравится моя работа. И потом, я с ней хорошо справляюсь, а это помогает.

Джейсон смотрел на нее, пока она говорила. За внешней сдержанностью в ней угадывалась какая-то ребяческая удаль. Она была человеком увлеченным, но обуздывала свою увлеченность всякий раз, когда чувствовала, что она становится слишком заметной. Конечно, Мари превосходно справляется со своей работой, Джейсон подумал, что она, вероятно, любое дело выполняет с полнейшей отдачей.

— Не сомневаюсь — я имею в виду, что вы хорошо справляетесь, — но у вас, наверное, не остается времени на другие вещи?

— Какие?

— Ну, обычные. Муж, семья, домик с садиком.

— Когда-нибудь они будут, я их не исключаю.

— Но еще нет.

— Нет. Пару раз дело шло к тому, но обошлось без обручальных колец.

— Кто такой Питер?

Улыбка исчезла.

— Я забыла: вы прочли телеграмму.

— Простите.

— Ничего, дело прошлое… Питер? Я его обожаю. Мы прожили вместе около двух лет, но из этого ничего не получилось.

— Похоже, он не таит на вас зла.

— Попробовал бы только! — Она снова засмеялась. — Он заведующий отделом и ожидает назначения в кабинет. Если он будет плохо себя вести, я скажу в казначействе, чего он не знает, и он окажется там, откуда начал.

— Он собирается встречать вас в аэропорту двадцать шестого. Вам надо бы послать ему телеграмму.

— Да, я знаю.

О ее отъезде они раньше не говорили, обходя эту тему, словно отъезд был просто некой отдаленной перспективой. Он не имел отношения к «тому, что произошло», он был неизбежен, и все. Мари сказала, что хочет ему помочь, он согласился, полагая, что ложная благодарность вынуждает ее остаться с ним на день-два, — и был ей признателен. Это все, что ему было нужно.

Поэтому они и не говорили на эту тему. Они обменивались словами и взглядами, смеялись; неловкость прошла. Иногда на них накатывали первые волны приязни, оба угадывали ее и отступали. О большем они не помышляли.