Тайна личности Борна

— Я опять не уверен, что понимаю.

— А надо бы. Как раз твою страну этот предмет очень заботит. Кто чем владеет? Сколько американских банков контролируется деньгами ОПЭК?[38] Сколько предприятий принадлежит европейским или японским корпорациям? Сколько сот тысяч акров земли куплено капиталом, переведенным из Англии, Италии, Франции? Мы все этим озабочены.

— Правда?

Мари рассмеялась:

— Ну как же! Ни от чего человек так не впадает в национализм, как от мысли, что его страной владеют иностранцы. Со временем он может привыкнуть к тому, что проиграл войну — это означает только, что враг был сильнее. Но если он проиграл экономику своей страны, это значит, что враг оказался ловчее. В этом случае оккупация длится дольше, рубцы заживают медленнее.

— Ты, должно быть, много думала об этих вещах?

На какой-то миг взгляд Мари утратил всякий налет юмора, и она ответил серьезно:

— Да. Я думаю, это очень важные вещи.

— В Цюрихе ты что-нибудь разузнала?

— Ничего особенного. Деньги летают из страны в страну. Профсоюзы стараются изыскать внутренние источники инвестиций, а бюрократический аппарат ищет другие пути.

— В телеграмме от Питера сказано, что твои ежедневные отчеты превосходны. Что он имел в виду?

— Я нашла нескольких экономических прилипал, которые, полагаю, могли использовать важных лиц в Канаде для покупки канадской собственности. Я не называю тебе их имена просто потому, что они тебе ничего не скажут.

— А я и не собирался их выпытывать, — возразил Джейсон, — но думаю, что ты и меня причисляешь к таким прилипалам. Не в отношении Канады, а вообще.

— Я тебя не исключаю. Схема тут такая: ты можешь быть участником финансового картеля, созданного для всевозможных незаконных закупок. Это я могу легко проверить, но не хочу делать это по телефону. Или по телеграфу.

— А вот теперь я хотел бы знать поподробнее. Что ты имеешь в виду?

— Если за дверью какой-нибудь транснациональной корпорации есть некая «Тредстоун-71», то можно узнать, какая это компания и за какой дверью. Я хочу позвонить Питеру из Парижа по телефону-автомату. Скажу ему, что в Цюрихе мне попалось название «Тредстоун-71» и что оно меня беспокоит. Попрошу его провести ТР — тайное расследование — и скажу, что перезвоню.

— И если он найдет?

— Если она существует, он ее найдет.

— Тогда я войду в контакт с кем-нибудь, кто у них числится в «уполномоченных директорах», и всплыву на поверхность.

— Но очень осторожно, — добавила Мари, — через посредников. Через меня, если угодно.

— Почему?

— Принимая во внимание то, как они действовали. Или, вернее, бездействовали.

— То есть?

— Они не пытались связаться с тобой почти полгода.

— Ты этого не знаешь. Я не знаю.

— Это знает банк. Миллионы долларов лежат нетронутыми, неучтенными, и никто не потрудился узнать — почему. Этого я не могу понять. Словно тебя бросили. Именно здесь могла произойти ошибка.

Борн откинулся в кресле, взглянул на левую руку, вспомнив, как рукоять пистолета снова и снова обрушивалась на его пальцы в темной машине, несущейся по Штепдекштрассе. Он поднял глаза на Мари:

— Ты имеешь в виду, что если меня оставили в покое, то потому, что управляющие в «Тредстоун» приняли ошибку за настоящую операцию?

— Возможно. Они могли подумать, что ты втянул их в незаконные трансакции — с криминальными элементами, — которые могут им обойтись еще во много миллионов, к тому же не исключено, что эти миллионы может экспроприировать разгневанное правительство. Или же — что ты действуешь заодно с каким-нибудь преступным международным синдикатом, вероятно, сам того не зная. Да что угодно. Может, поэтому они не объявляются в банке. Чтобы не оказаться соучастниками.

— Стало быть, независимо от того, что узнает твой друг Питер, я все равно остаюсь на первой ступеньке.

— Мы остаемся, и не на первой, а на четвертой или пятой, и их всего десять.

— Пусть даже на девятой, это ничего не меняет. Меня хотят убить, а я не знаю — почему. Другие могли бы остановить убийц, но не остановят. Этот человек из «Трех альпийских хижин» сказал, что на меня расставил сети Интерпол, и если я попаду в одну из них, то уже никакого ответа не получу. Я виновен в тех преступлениях, в которых меня обвиняют, потому что не знаю, в чем виновен. Когда ничего не помнишь, защищаться трудно, и, возможно, мне нечем защищаться. Точка.

— Я отказываюсь в это верить, и ты не должен.

— Благодарю.

— Я действительно так думаю, Джейсон. Перестань.

Перестань. Сколько раз я себе это говорил. Ты — моя любовь, единственная женщина, которую я знал, и ты не веришь. Почему я сам себе не верю?

Борн встал, как всегда пробуя свои ноги. Подвижность возвращалась, раны были менее серьезны, чем допускало его воображение. На этот вечер он договорился встретиться с врачом в Болене, чтобы снять швы. Завтра все изменится.