Тайна лорда Мортона

Подвал тускло освещался единственным окном. Длинный стол посреди комнаты был заставлен таким количеством колб, пробирок, реторт, банок, пузырьков и коробок, что я не берусь описать их все. Полки вдоль стен тоже ломились от препаратов. Я уж не говорю про кованые сундуки и пучки трав, подвешенные по углам и под потолком на лесках. Тут и там стояли перегонные кубы, чучела различных животных, какие-то ящики и приборы. Я замер на пороге, боясь ненароком зацепиться за что-либо, а Черный, оставив меня, с ловкостью змея пробрался в дальний угол, где зажег лампу и занялся своими травами.

– Идите сюда, – позвал он приказным тоном. Пока я пробирался между ящиками, мешками и коробками, под моими ногами дважды что-то хрустнуло, а однажды раздался предсмертный писк, но Вэл и ухом не повел. Сильными движениями он протер мои руки, смывая с них мазь, потом прижег царапины – я вскрикнул от боли, – пинцетом извлек из одной крошечный стеклянный осколок, залил это место самым обыкновенным йодом и наконец, обработав раны, плотно перебинтовал ладони, оставив на виду только пальцы.

– Вот так, – сказал он, все еще держа мои руки в своих и словно любуясь результатами труда. – До свадьбы заживет. Завтра и в субботу повязку надо поменять, а потом все. С моей мазью любая рана заживает в трехдневный срок. Любая обычная рана. Разве что убираться в ваших клетках эти дни будет трудно. Но да у вас же есть заклинания...

– Я в живом уголке не пользуюсь лишними заклятиями, – сказал я. – Как только приехал, сразу снял почти все.

– Почему?

– Ну, животным без них лучше.

– А-а-а... – Он все еще держал меня за руки, и мне это было неловко.

– Спасибо, – сказал я. – Я не думал, что вы... такой.

– Какой?

Его скрипучий голос стал совсем противным, но я все-таки ответил:

– Я думал, вы более... э-э... суровый. Более... жестокий и... вообще.

– Все так думают, – отрезал он, выпустил мои руки, отвернулся и стал разбираться на столе.

– Простите, – сказал я ему в спину.

– Я привык. – Он уже чем-то булькал, переливая из пузырька в пузырек. – Где вы поранились?

Запинаясь – неудобно как-то говорить со спиной собеседника, – я поведал о вчерашнем ночном происшествии и о том, что прятался от ожившего мертвеца на карнизе за окном. Вэл никак не реагировал на мой рассказ – даже отошел от стола и стал копаться в сухих травах. Но к тому времени, как я замолчал, он повернулся ко мне с бокалом в руке. В нем что-то дымилось. Пряно пахло травами и вином.

– Пейте! Заметив мой недоуменный взгляд, предвосхитил вопрос: – От простуды.

Обжигаясь, я выпил горячее, обильно сдобренное пряностями вино, и мне показалось, что внутри меня начал таять огромный ледяной ком. Возвращая бокал Вэлу, я заметил, что он смотрит на меня как-то странно.

– Спасибо, – сказал я снова, чтобы как-то разрядить обстановку. – Вы просто совершили чудо!

– Нет, – он отвернулся, пошел вдоль стола, перебирая стоявшие на нем приборы, – этого я не могу.

Я поставил бокал и огляделся по сторонам. Черный Вэл больше не обращал на меня внимания, и я, не зная стоит ли уходить, не прощаясь, исподтишка рассматривал окружающее.

Фотография пятилетней девочки привлекла мое внимание именно потому, что выглядела в лаборатории весьма необычно. Малышка была чудо как хороша. В чертах ее лица было что-то эльфийское. Она держала на руках белого пушистого зверька с большими ушами и улыбалась.

– Кто это?

Вэл мигом оказался рядом и перевернул снимок тыльной стороной, словно я мог осквернить его своим взглядом.

– Моя дочь, – скривился он, как от зубной боли.

– Она умерла?

– Я умер. – Он опять отвернулся.

– Простите, – сказал я ему в спину.

– Пустое. – Он опять чем-то булькал. – Выпьете?

Я не хотел обижать коллегу, но все-таки не удержался от замечания:

– Вам не кажется, что вы слишком много пьете? В конце концов, что подумают дети? Ведь мы же...

Тут я заметил, что он смотрит на перевернутую фотографию, и заткнулся. У Черного было такое лицо...

– Вам со мной не страшно? – вдруг спросил он. Я помотал головой, и он опять поморщился. – А вот ей было... Я детдомовский. Кто мои родители – неизвестно. В корзинке, где я лежал, обнаружили письмо. В нем сообщалось, что родившая меня женщина опозорила себя и недостойна называться моей матерью. Я воспитывался среди простых смертных. Знаете, что это такое – детдом простых смертных для мага? Ведь мои способности проснулись слишком рано – в неполные шесть лет. В восемь лет я убежал. Вокзалы, бомжатник, пустые бутылки, попрошайничество... Магия помогала выжить и уцелеть. А потом меня нашел один маг. Почувствовал мою Силу. Пристроил в интернат. Но мне и там было плохо. Я попал туда в тринадцать лет, после пяти лет жизни на улице. Попал на первый курс, к малышне. У них были свои законы. Я не смог в них вписаться, хотя очень хотел учиться. И в пятнадцать лет ушел. К нему.

Он произнес это слово так, что я сразу понял – этот человек много для него значил. И похолодел, когда услышал имя: