Тайна лотоса

— Нет, я не доверю тайну посыльному, даже зная, что тот не умеет читать. Я сам отнесу письмо утром и прослежу, чтобы Его Святейшество сжёг при мне папирус, — Пентаур замолчал на секунду. — И тогда попрошу за Кекемура. Вернее попрошу вначале. Потом, я боюсь, человек окончательно победит в нём божественного правителя. Я уже не раз видел в его глазах слёзы и отчаянье. И увидел его в гневе перед запертой кельей. Он швырнул в меня кнутом, и лишь милость Пта лишила в тот момент его меткости.

— Я не устаю просить у Пта простить меня…

В ушах Нен-Нуфер стоял тот странный грохот, который она слышала через толстые стены кельи. Так значит, то был царский кнут.

— Я…

Только Пентаур не дал её договорить:

— Не смей корить себя, Нен-Нуфер. Теперь я точно знаю, что в ту ночь послал тебя к нам сам Пта. Я не решался произнести вслух пророчество перед лицом Божественного и желал передать эту миссию Амени. Но не будь тебя в келье, мне пришлось бы говорить с Его Святейшеством. Но ведь Амени прав — горькие слова не должны звучать вслух ни в стенах храма, ни тем более в стенах дворца. Фараон их прочтёт сам.

Пентаур свернул папирус и засунул за пояс. Теперь, когда миссия была почти завершена, Нен-Нуфер перестала быть тайным писцом, она вновь стала женщиной, которую в грешных мечтах он уже прижимал к груди. Он протянул к ней руки, и она вложила в его пальцы свои.

— Ты будешь прекрасной жрицей. Самой прекрасной, какая когда-либо была у Хатор.

Нен-Нуфер чувствовала тепло его пальцев, но краска не приливала к лицу, и сердце билось ровно.

— А ты станешь достойным преемником Амени. И, быть может, вдвоём мы сумеем смягчить непреклонных Богов, и они сжалятся над фараоном.

Молчание повисло над столом. Пентаур сильнее сжал пальцы воспитанницы.

— Молитвы не поменяют движения светил. Что предписано, то исполнится.

— И всё равно я стану молится.

— И это я знаю. И ты скоро узнаешь, что порой не стоит тратить силы на бесполезные молитвы.

Она увидела в его глазах безграничную боль и попыталась вырвать пальцы — чем быстрее она уйдёт, тем легче ему будет вернуться к храмовым обязанностям, тем быстрее минет положенный срок, когда он сможет взять на руки своего первенца и обучить всему тому, что с такой любовью передал ей, а она, она станет верно служить Хатор, чтобы милость Великой Богини никогда не оставляла жреца Пта. Только пальцы не хотели разлучаться — они срослись друг с другом сильнее, чем глыбы Великих Пирамид.

— Пентаур! — крик Амени потряс основы башни. Нен-Нуфер пошатнулась, когда жрец отдёрнул пальцы, и лишь стол удержал её от падения.

— Мы написали ответ фараону, и утром я отправлюсь во дворец, — прошептал Пентаур, не в силах вернуть себе голос.

Нен-Нуфер молча поклонилась верховному жрецу, припала губами к его руке и поспешила покинуть башню. Амени не унизит Пентаура, он простит его молча, как прощают великие люди, и вновь признает своим преемником. И всё равно на душе оставалось неспокойно и ночью не спалось, хотя мысли о царевиче не мучили её больше, она думала о пророчестве и молилась за фараона, прося Богов дать Тети силы достойно принять страшное известие. Пусть Маат во время утренней молитвы поделится с Его Святейшеством божественным спокойствием. Она просила и за Пентаура, и за Кекемура… И теперь в её молитвах появилось новое имя — Асенат.

Утром, не умывшись и не переодевшись, Нен-Нуфер бросилась к башне, чтобы проводить Пентаура за ворота, но жрец покинул храм с первым лучом солнца. Ему явно не спалось, и он тоже молился — не могут их молитвы оказаться бесполезными!

Нен-Нуфер не удержалась и тоже вышла за ворота храма, ноги сами несли её на рыночную площадь, но она вовремя одумалась и повернула обратно: без краски и украшений, с неуложенными волосами её легко принять за невольницу, а с ними на рынке порой обращались слишком дерзко. Она ускорила шаг и, стараясь остаться неприметной, поднимала голову лишь для того, чтобы не наткнуться на ослов, тянущих на рынок гружёные товарами телеги. И всё равно её ухватили за руку. Она попыталась вырваться, да куда там!

— Я с трудом признал тебя, госпожа!

Она подняла голову и чуть не ахнула: перед ней стоял Рамери.

— У меня для тебя доброе известие. Я хотел сообщить его ещё вчера, но меня вновь не впустили в храм — Кекемур вернулся во дворец.

Глаза Нен-Нуфер вспыхнули — царевич поговорил с братом!

— И это не всё. Он получил кнут из рук фараона. Нет, ты не понимаешь, — спешно добавил юноша, заметив рассеянный взгляд Нен-Нуфер. — Это личный кнут фараона, это высокая награда, и я уверен, что не будь Кекемур таким упрямым, Его Святейшество сделал бы его начальником. Прости меня, госпожа, но я рассказал Кекемуру, что ты просила за него… Я не смог сдержать своей радости! Прости меня! Поэтому он взял от фараона лишь кнут, но отказался от повышения.