Тайна Лысой горы

— Зачем в милицию, — усмехнулся милиционер. — Мороженым вас буду угощать на свои трудовые сбережения — за примерное поведение…

Мы уныло, поплелись за милиционером и скоро подошли к зданию, у входа в которое висела табличка — «Инспекция по делам несовершеннолетних».

— Теперь — крышка, — уныло подумал я. — Не отвертимся. Кирпичи языка не имеют — не смогут рассказать, что мы были им друзьями…

— Товарищ старший лейтенант! — доложил милиционер. — Доставил похитителей исторических реликвий в количестве трех нарушителей.

Начальник инспекции поднял из-за стола голову.

— Что все это значит? — спросил он, кивая на кирпичики.

— Да ведь спасали мы их, а не воровали! — воскликнул я. — Мальчишки ведь у туристов на жвачку выменивают.

— Спасали?.. А доказательства? Есть у вас доказательства, что вы сами их не выламывали?

— Доказательства? — протянул я упавшим голосом. — Какие могут быть у нас доказательства…

— А стихи? — неуверенно шепнул мне Серега. — Стихи не пойдут?

— Стихи? — встрепенулся я и мигом просиял. — Ну, конечно, пойдут. Есть… есть доказательства!

Мы протянули оставшиеся у нас пакетики, в которые было упаковано наше грозное четверостишие. Он развернул пакетик, достал листок, прочитал, и лицо его расцвело улыбкой.

— Ловко! А что в остальных пакетиках?

— Да везде то же самое! — заторопился я. — Мы ведь их проучить хотели, вот и придумали…

Он еще раз внимательно прочитал изобретенное мною четверостишие и почему-то нахмурился. Наконец он сказал, обращаясь к нашему недавнему конвоиру:

— Лейтенант Авазов, кажется, вы очень любите стихи и знаете в них толк — не так ли?

— Как вам сказать?.. — смущенно замялся тот.

— Тогда поглядите сюда — что вы скажете, например, о третьей строчке — на мой взгляд, высокохудожественной в особо крупных размерах! — и он с пафосом

прочитал: «Кирпичом получит в лоб!..»

Лейтенант Авазов сразу же нашелся и четко, как на экзамене, доложил:

— Статья восемьдесят восьмая — «Умышленное менее тяжкое или тяжкое телесное повреждение». Наказывается лишением свободы на срок до пяти лет или

исправительными работами на срок до одного года!

У меня все похолодело. Вот так стихи! Я залепетал:

— Товарищ начальник, это ведь просто так мы. Попугать их хотели… Да и памятники мы от них защитить хотели…

— Обороняли их, значит? — коварно подсказал мне старший лейтенант и я спешно кивнул, опрометчиво соглашаясь.

— Что скажете на такой вариант толкования стихов? — обернулся он вновь к лейтенанту Авазову.

— Статья девяносто — «Превышение пределов необходимой обороны». Год исправительных работ…

— Ясно? — усмехнулся старший лейтенант. — Советую подумать над стихами еще раз… Ну, а что проучить хотели — это неплохо. Только неизвестно — проучили или нет. Теперь ведь у них нет кирпичиков, вот они всей оравой, надо полагать, и ринутся снова запасаться товаром для обмена. Это вы учли?

Я вздохнул и промолчал.

— То-то же! — сказал старший лейтенант. — Придется действовать оперативно…

— Лейтенант Авазов! — обратился он к доставившему нас милиционеру. — Похоже, что мальчики правду говорят. Надо бы все отряды юных друзей милиции поднять и дежурство организовать. Есть предположение, что жвачники в ближайшие дни активизируют свою деятельность… А кирпичики, — продолжал старший лейтенант, — передайте под расписку администрации памятника. Пусть примут меры к скорейшему водворению их на старое место. И проследите за исполнением… А лучше, — добавил он, — чтобы водворяли их на место сами жвачники. Займитесь этим, лейтенант Авазов!

— Есть заняться! — козырнул лейтенант.

— И этих ребят, — показал на нас старший лейтенант, — тоже к операции подключите. Хорошие ребята — я за них ручаюсь. Оперативно мыслят! Стратегически!

Лейтенант Авазов с нескрываемым удивлением посмотрел на нас, и в его взгляде я вдруг прочитал уважение — оно было написано большими буквами и поэтому легко читалось. Я невольно отвел глаза — у меня возникло ощущение, что я читаю чужое письмо и меня застают врасплох.

Новые радости и новые огорчения

И снова стартовал учебный год…

…В конце урока мама объявила:

— Завтра состоится родительское собрание, так что не забудьте сказать об этом дома. И вот еще что, — добавила она. — Есть предложение: заслушать на отчет вашей Академии о работе летом. Поэтому подумайте сами, кто будет выступать.

Ясно, этими словами мама зажгла опасный фитиль! Потому что мы стали спорить, кому идти на родительское собрание. Я сказал:

— Пусть Фархад идет, он президент — ему и отчитываться.

— Что вы, ребята! — побледнел Камилов. — Это я не могу. Поработать — пожалуйста, а языком чесать это у нас ты, Володя, мастер.

Фархад, видимо, полагал, что этим он польстил мне.

— Спасибо за комплимент! — язвительно заметил я. — Тронут высокой оценкой работоспособности моего языка.

Все ребята согласились с Фархадом. И тогда я сказал:

— Будь по-вашему. Но только чур — пойду вместе с Фархадом. У Академии есть живой президент — как же я без него приду. Получится, что я самозванец. Нехорошо получится…

И тут я поймал взгляд Васьки Кулакова. Задумчивый взгляд.