Тайна Марии Стюарт

Мария слышала их разговор, словно с большого расстояния, и голоса эхом отдавались в колодце ее головы. Ее виски пульсировали болью. Она была так слаба, что едва могла поднять руку и разгладить покрывало, а ее тело превратилось в ноющую рану. Она спала, но сны были гнетущими и бесформенными, а в полудреме ее мысли метались в разные стороны, как скачущие в панике животные:

«Дадли. Роберт Дадли, фаворит Елизаветы…Должна ли выйти за него, как она говорит? Она хочет, чтобы я вышла за ее подданного, и намекает, что если я это сделаю, то она признает меня своей наследницей.

Но сделает ли она это? Что, если я выйду за него, а она все равно откажется назвать мое имя?

Что ж, тогда я буду лежать в постели с мастером Робертом. С главным конюшим, с Робином из Кэнмор-Плейс, Кэнмор-Плейс, Кэнмор-Плейс…»

– Попейте. – К ее губам поднесли чашку, и она почувствовала, как жидкость стекает по ее подбородку. Она не могла глотать.

«В постели с Робертом, Робертом, Робертом… Будет ли это?»

Мария пролежала пять дней, потея, кашляя и временами приходя в сознание, а потом теряя его. Потом она внезапно почувствовала себя лучше. Она ощущала, как болезнь отступает и разжимает свою хватку. Она попробовала сесть, но обнаружила, что ей не хватает сил. В следующее мгновение мадам Райе оказалась рядом с ней:

– О, моя дорогая, не надо напрягаться. Вам лучше? Вы проголодались?

– Нет, – сказал Бургойн, остановив ее руку. – Сначала жидкость, потом твердая пища. – Он приподнял веко Марии и осмотрел изнанку, а потом заставил ее открыть рот и заглянул внутрь. – Еда будет слишком грубой для ее воспаленного горла; нужно подождать еще несколько дней.

– Ах-х-х! – Мария впервые попыталась говорить с тех пор, как отдалась на волю болезни. Ее горло казалось чужим, а голос лишь отдаленно напоминал человеческий.

– Не пытайтесь говорить! – прикрикнула мадам Райе. – Вот, поешьте супу…

На следующий день Мария смогла сесть в постели. Мэри Сетон пришла расчесать и уложить ее волосы, свалявшиеся за дни, проведенные на пропитанной потом подушке. Переодевшись, она почувствовала себя более уверенно.

Ее первым посетителем был Мейтленд. Он вошел в комнату, как всегда одетый с иголочки, а его редеющие волосы были зачесаны так, чтобы казаться не слишком жидкими. Мария ожидала, что он будет украдкой поглядывать на Фламину (почему еще он так причесался?), но он не стал этого делать и выглядел искренне обеспокоенным ее состоянием.

– Слава богу! – произнес он. – Хотя мы знали, что у вас крепкое здоровье, а эта новая болезнь предпочитает находить хрупких жертв, тем не менее, когда королева больна, это всегда опасно.

Он улыбнулся и протянул ей только что распустившуюся алую розу. Аромат был таким же густым и душистым, как от ладана.

– Первый цветок от ваших роз, высаженных в прошлом году. Разве это не добрый знак?

Мария осторожно взяла цветок. Действительно, добрый знак: французские розы распускаются на шотландской земле.

На следующий день она встала, несмотря на протесты Бургойна, и позвала своих Марий, чтобы помогли ей одеться. Но когда Мэри Битон принесла ее любимое весеннее платье жемчужного оттенка, она обнаружила, что оно слишком велико для нее. Она сильно исхудала за время своей недолгой болезни.

– Сделаем новое платье, – решила Мария. Эта перспектива выглядела привлекательно.

Бальтазар достал измерительную ленту и обмерил ее талию, грудь и предплечья, а потом покачал головой:

– Да, вы очень похудели. Я могу перешить другие платья, но думаю, поскольку здоровье и силы возвращаются к вам, будет лучше, если мы просто сошьем два-три новых платья. Время траура подошло к концу – желает ли Ваше Величество носить что-нибудь поярче?

– Нет, я останусь в сером, черном, белом и лиловом.

– Дорогая мадам, если вы рассматриваете кандидатов на вашу руку, то не лучше ли будет носить что-то более праздничное? – спросила Мэри Сетон.

– Я узнаю, когда настанет время, – тихо ответила Мария.

Ближе к вечеру прибыл лорд Джеймс, который принес письмо от королевы Елизаветы. Он едва сдерживал свое любопытство, пока Мария вскрывала печати и внимательно читала письмо. Ей всегда нравилась красивая подпись.

– Она спрашивает, разрешу ли я графу Ленноксу вернуться в Шотландию и осмотреть его конфискованные поместья, – сказала она.

– Этот предатель! – фыркнул Джеймс. – Он продал себя как наемника королю Генриху VIII, чтобы отдать англичанам замок Дамбертон. Он заслужил конфискацию его земель и титулов! – Джеймс не заметил, как повысил голос. – И все из-за того, что наш отец не признал его своим наследником. Он и не должен был этого делать после вашего рождения. Поэтому, как видите, это ваш кровный враг, и он, без сомнения, по-прежнему желает вам зла.

– Это было очень давно, – возразила она. – Если теперь он хочет раскаяться и получить прощение…

– Предатель всегда останется предателем. Вы слишком мягкосердечны, сестра.

– Хороший правитель должен быть милосердным, – настаивала она.

– Хороший правитель должен позаботиться о своей безопасности, прежде чем проявлять милосердие.

Она вернулась к письму, оставив без внимания его замечание.