Тайна Марии Стюарт

После ухода Мелвилла Мария долго сидела и смотрела в окно. Как она и сказала, на словах этот родственник выглядел многообещающе. Он не был иностранцем, в его жилах текла королевская кровь, и он провел некоторое время во Франции. Он даже был высоким! Это выглядело слишком хорошим, чтобы оказаться правдой.

«Если бы я выдумала его, то наделила бы его всеми этими качествами, – подумала Мария. – Даже католической верой…»

* * *

В холодный декабрьский день перед своим двадцатидвухлетием Мария открыла заседание парламента в Толбуте. Она собрала парламент с целью восстановить графа Леннокса в его правах и владениях и теперь медленно шла по Кэнонгейту из Холируда во главе торжественной процессии. Лорд Джеймс нес корону, но Гамильтоны (которые должны были это сделать) отказались принять участие в церемонии, возвращавшей на сцену их политического противника. Граф Атолл нес скипетр, а граф Кроуфорд – государственный меч.

Внутри сумрачного здания Мария обратилась к трем сословиям государства с речью о своем намерении помиловать графа Леннокса. Потом Мейтленд встал и выступил со второй речью.

– Дорогие соотечественники, – сказал он. – Вам хорошо известно о благородном происхождении Мэттью Стюарта и его родстве с королевой через брак с ее тетей. Наша милосердная королева не хочет видеть гибель никакого благородного рода; она стремится к тому, чтобы древняя кровь продолжала пользоваться уважением. За три года, которые Ее Величество правит нами, мы получили доказательства ее честных и великодушных деяний, а также многочисленные примеры ее милосердия. Нам выпала честь…

На пиру в Холируде, где все поздравляли Леннокса, Мейтленд получил возможность поговорить с лордом Джеймсом, который весь день сверлил его взглядом.

– Вы не только не предотвратили это непотребство, но и восхваляли его, – прошипел он.

– Я был бессилен предотвратить его, – ответил Мейтленд. – Вы знаете об этом.

Риччио и музыканты перестали играть, и мужчинам пришлось вернуться к общей беседе, пока инструменты снова не обеспечили фон, маскирующий их голоса.

– Теперь мы можем ожидать худшего, – сказал лорд Джеймс. – Я слышал, что она проявляет большое любопытство к своему племяннику Дарнли. Скоро он будет здесь, словно щенок, ползущий по отцовскому следу.

– Могло быть хуже. По крайней мере, Дарнли – подданный Елизаветы, а не иностранец.

– Нет ничего хуже, если она будет увлечена им. Возникнет новая партия, где будут безраздельно править Ленноксы-Стюарты. Они не оставят места никому другому – по крайней мере, не в этом поколении, – мрачно заключил лорд Джеймс.

– Дарнли всего лишь мальчишка. Им будет нетрудно управлять. Когда он окажется здесь, мы сможем поставить его на службу нашим интересам. – Мейтленд вздохнул: – Во всем нужно искать благоприятную возможность.

Музыка заиграла громче; Мария с Мелвиллом начали танцевать гальярду. Вскоре Пышка и лорд Сэмпилл присоединились к ним, и танец стал более раскованным. Даже Рэндольф и Мэри Битон устремились к остальным.

– Я слышал сообщения об этом «мальчишке», – сказал лорд Джеймс. – Когда он находился во Франции, вдали от матери, которая вертит им как хочет, то вел себя не слишком пристойно. Он склонен к пьянству и пустой похвальбе.

– Значит, он довольно глуп и бунтует против матери. Какой мальчишка не делает этого? Неужели вы сами не делали ничего, о чем не хотели бы говорить даже своей матери? Готов поспорить, даже Джон Нокс может кое-что рассказать об этом.

XVII

Генри, лорд Дарнли, выпрямился в седле и изогнул шею. Они приближались к границе Шотландии, и скоро он сможет увидеть свою родину. Руины римской стены в окрестностях Ньюкасла остались позади. Он хотел увидеть ее и даже сочинил о ней неплохое стихотворение, но стена разочаровала его: она оказалась лишь мшистыми курганами, окутанными туманной дымкой. Возможно, когда-то она была мощной и служила препятствием для варваров, но теперь не могла остановить даже стадо пасущихся овец. Тем не менее он прошептал рефрен из стихотворения, когда проезжал между курганов со своими пятью слугами:

Ты все стоишь, о гордая твердыня,
Противясь времени и злой судьбе,
Являя все, что нам потребно ныне, —
Отвагу, стойкость, преданность себе.

С детства он слышал истории о знаменитой стене, построенной для защиты от варваров. Теперь ее с обеих сторон окружала цивилизация, а варвары были оттеснены на север, в Шотландию, куда он направлялся – правда, еще дальше от Эдинбурга и Стирлинга.

В дороге, после прощания с английским двором, ему не раз предоставлялась возможность хорошо повеселиться и выпить в тавернах. С каждой бутылью он произносил тост в честь своей матери, которая обычно следила за каждым съеденным куском, каждым костюмом, каждым письмом, которое он писал.