Тайна машины Штирлица

Он не договорил, потому что друзей окликнули:

— Эй, пацаны!

Это был толстый Мишка. В силу своей комплекции, он предпочел не лезть через высокую ограду, а окликнуть друзей с наружной стороны.

— Что такое? — спросил Ленька.

— Дело есть, — ответил Мишка, понижая голос до хрипловатого заговорщицкого шепота.

У Мишки вечно были «дела» и «делишки», вечно он искал случай (либо сам изобретал такие случаи) что-нибудь «толкнуть» или «крутануть». Его, конечно, малость недолюбливали за его готовность как угодно вывернуться, чтобы разжиться лишней копейкой, но, в принципе, относились к нему без особой злобы. Так, посмеивались чуть презрительно про «гешефтмахера»… Вот, кстати, и ещё одна примета замершего времени: многие немецкие словечки, схваченные на лету и порой понимаемые несколько искаженно, сохранились со времен войны, вошли в школьный обиход, и семь ребят из десяти сказали бы в то время «гешефтмахер» вместо «спекулянт». Да и звучало словно с этакой сочной загадочностью, почти как ругательство.

Да, так вот, посмеивались насчет Мишкиного корыстолюбия, да ещё приблатненные, из мелких, на него наезжали: «Слышь, толстый, тряханись на двадцать копеек, у тебя ведь всегда деньги есть». Мишка не спорил, не упрямился, делился даже охотно, но взамен всегда мог обратиться, чтобы помогли с нерадивого должника деньги получить или в обиду другим не дали. То есть, задолго до всех крутых перемен в стране Мишка самостоятельно изобрел принцип «крыши». Но в целом Мишка был безвреден, по школьным понятиям: не задирался, не стучал, не изводил слабых. А если такая дурная башка у парня, что её на деньгах заклинило, то это его личное дело. Главное — не связываться с ним, и вся недолга. Если дать ему заговорить тебе зубы до того, что ты возьмешь у него какое-нибудь барахло, абсолютно тебе не нужное, за двадцать, за пятьдесят копеек или за рубль — марку, в редкости которой он тебя убедит, или цветную изоленту, или сигнальный фонарик с заедающим механизмом смены светофильтров — то сам виноват. Ну, и меняться он обожал, причем всегда проворачивал такой «гешефт», что его выгода за сотни процентов зашкаливала. В легенды вошла история, как в результате многостороннего обмена, им организованного, он получил литой мячик-прыгунчик (их делали в Эстонии, и в Москве в те времена они были жуткой редкостью), на который давно завидущим глазом косил, сам отдав в эти обмены всего лишь алюминиевую чайную ложку (которую к тому же, кажется, в школьном буфете прихватил). Правда, эта фантастическая сделка кончилась для него печально. Кто видел такие мячики, тот знает, что, если раз запустить их, стукнув об пол, они могут скакать, от пола до потолка, и пятьдесят метров, и больше, такая в них упругость, и при этом только успевай отворачиваться: если такой мячик, набравший обороты, тебе в лобешник влетит, то можно и сознание потерять, а если в туловище, то наверняка огромный синяк останется, и ещё долго потом будешь корчиться от боли. Собственно, потому эти мячики так и ценились. Так вот, Мишка в такой восторг пришел от этой своей победы, что чуть ли не единственный раз дал волю эмоциям — взял и запустил мячик из одного конца коридора школы (а коридор был огромным, длиннющим, школьное здание было старым) в другой. А мячик возьми и влети в лоб завучу младших классов! Можете представить себе, что было — если воображения хватит, потому что редко когда по школе бушевала такая буря… С тех пор Мишка всегда держал свои эмоции при себе.

Вот такой парень окликнул трех друзей из-за ограды.

— Мы никаких дел не ведем, — ответил Юрка.

— Да вы подойдите, поглядите… Сами не знаете, что можете потерять.

— Брось, Мишка. Знаем мы тебя, — сказал Ленька.

— И вот это знаете? — Мишка приподнял и показал друзьям какую-то книжку.

Друзья, заинтригованные подошли. Книжки — это всегда интересно.

Они увидели жутко потрепанный бледно-желтый том, на котором значилось: «Юлиан Семенов. Семнадцать мгновений весны.»

— Вот! — сказал Мишка. — Можете сразу узнать, что будет в фильме и чем все кончится. А еще, — добавил он, — тут не один, а три романа. Что было со Штирлицем потом, и в самые последние дни войны, и в пятидесятые годы, когда ему дали задание помешать Китаю сделать атомную бомбу.

— Так ты продаешь эту книгу? — недоверчиво спросил Юрка, готовясь к долгому торгу.

— Здра-асьте, продаю! — насмешливо протянул Мишка. — Напрокат даю, почитать. Десять копеек в час.

— Это сколько же натикает, пока прочтешь? — сказал Ленька. — Ведь книжка толстая.

— Ребята по-разному делают, — ответил Мишка. — Кто-то пропускает то, что уже показали в фильме и начинает читать с середины. Кто-то в складчину книгу берет. В общем, каждый по деньгам. В среднем, около рубля выходит, а Борька Гроссман в сорок копеек уложился. Ну, он ведь у нас отличник, и быстро читает… В общем, у меня спрос есть, так что смотрите. Ближе к последним сериям я, наверно, буду по пятнадцать копеек в час её сдавать.

— Ох, и рвач ты, Мишка! — сказал Димка.