— Препятствием является то, что ты — цыган! — Беатрис посмотрела на него с нежностью, понимая, какую боль причиняют ему эти ее слова. — И хотя мы с тобой встречались, считая, что это не имеет никакого значения, мать мне на днях объяснила, что в нашем обществе быть цыганом — непростительный грех. В глазах окружающих на тебе всегда будет клеймо твоего происхождения, какое бы блестящее образование ты ни получил.
Беатрис очень нежно поцеловала его в губы, потому что знала: подобные заявления очень больно ранят его душу.
— Ненавижу цыганскую кровь, которая течет в моих жилах. Что она мне дала? Ничего, кроме горя и страданий: сначала я потерял своих родителей, а теперь я теряю тебя.
— Люди считают, что твоя цыганская кровь не должна смешиваться с моей кровью, однако, уверяю тебя, никто и ничто не сможет нас разлучить. Хотя мне придется жить вместе с герцогом и отдавать ему свое тело, мое сердце навсегда останется с тобой!
— Прошу, не говори об этом! Ничто меня так не мучит, как мысль о том, что он будет сжимать тебя в своих объятиях. Я не могу этого вынести! — Браулио в приступе неудержимой ненависти резко запрокинул голову назад.
— Моя мать говорит, что нам следует некоторое время выждать — пока мой брак не устоится, — а затем начать тайно встречаться. Вот уж неожиданный совет, да?
Браулио с болью посмотрел на Беатрис: он сейчас услышал такое, на что никак не мог согласиться.
— Это невозможно… — Он опустил голову. — Мы, цыгане, чтим неписаный кодекс чести и не приемлем кое-что из того, что считается нормальным в вашем обществе…
Беатрис тут же его перебила, не желая слушать подобные заявления, и напомнила ему о том, что, как ей было известно, у цыган принято уважать мнение старших и держать данное другому человеку слово.
— Да, это верно, — согласился Браулио. — Но верно также и то, что наш закон требует от нас избегать всего, что может разрушить освященный Богом брак. Уважительное отношение к замужней женщине для нас так же священно, как и почитание наших предков. Ты ведь понимаешь, что это означает, да?
— Ты мне раньше об этом никогда не рассказывал! — Она в ужасе отпрянула от него. — А разве ты мне только что не говорил, что ненавидишь свою цыганскую кровь? — Беатрис была не готова к такому повороту событий.
— Да, говорил, и ты, безусловно, права. Однако я не могу полностью отречься от того немногого, что связывает меня с моим прошлым. Если бы я это сделал, то предал бы память своих родителей и свою собственную кровь. Твоя мать права, да и все вы правы. Я — всего лишь цыган! — На лице Браулио вдруг появилось выражение отрешенности. — Хотя для тебя это и трудно, я думаю, что ты все-таки меня понимаешь, потому что мы оба пережили схожие трагедии, сильно повлиявшие на наши судьбы.
— Твои слова означают, что ты уже никогда не захочешь быть со мной после того, как я стану замужней женщиной? — Покатившиеся из глаз Беатрис слезы заблестели в тусклом свете, попадавшем внутрь помещения через маленькое окошко. — Пожалуйста, скажи мне, что все происходящее — всего лишь дурной сон!
— Мои слова означают, что я буду относиться к тебе с должным уважением — так, как следует относиться к любой замужней женщине. — В горле у Браулио появилось ощущение сухости, от которого он никак не мог избавиться, хотя уже несколько раз сглотнул слюну. — Однако я ни на секунду не перестану тебя любить, до конца моей жизни.
— Я этого не понимаю!
В душе Беатрис происходила ожесточенная борьба: ей никак не хотелось верить, что ее надежда совместить любовь к Браулио со своим ненавистным замужеством была всего лишь несбыточной мечтой.
— Ты разбил мое сердце! — Она оттолкнула руки Браулио, намеревавшегося приласкать ее. — Мне необходимо отсюда уйти!
Браулио тут же попытался ее удержать.
— Зачем нам оставаться здесь вдвоем, если ты только что разрушил все мои надежды? — с отчаянием воскликнула Беатрис.
— Я знаю, что тебе тяжело, но когда-нибудь ты все поймешь, Беатрис.
— Это неправда. Неправда, что пройдет время — и я смогу что-то там понять. Я сейчас узнала, что для тебя твоя чистая совесть намного важнее, чем я и возможность быть со мной. Теперь я совершенно отчетливо вижу, что ради какого-то стародавнего кодекса чести ты готов отвергнуть мою любовь. — Охваченная нестерпимой душевной мукой, она уже не задумывалась над своими словами и над тем, на что они могут толкнуть Браулио. — Не морочь мне больше голову! — Ей вдруг нестерпимо захотелось побыстрее выбежать из этого мавзолея. — Прошу, отпусти мои руки и позволь мне уйти!
— Беатрис, я люблю тебя!
— Я уже знаю, что тебе ничего не стоит произнести эти слова и что ты не способен подтвердить свою любовь!