О. Да мне и нечего скрывать, господин судья. Я довел свой рассказ именно до момента большего сближения с девицей Перле. Антония бывала часто у некой мадам Муйлье, которую вы, вероятно, знаете, и потому упомяну о средствах к существованию, о профессии этой особы. Скажу только, что и я бывал нередко в этом доме, так как там собиралось приятное, веселое общество и велась азартная, оживленная игра. Могу сообщить вам и то, что в доме этой Муйлье я сошелся с одной очень красивой девицей, Сусанной Мулен, с которой я живу и по сие время. Сусанна ревновала меня к Антонии, завидовала блеску и роскоши ее обстановки. Это чувство мелкой зависти и чисто женской ненависти не ускользнуло от Антонии и только раззадорило эту избалованную, привыкшую властвовать надо всем и всеми женщину. Ей захотелось насолить Сусанне, отбить у нее любовника. Она стала держать себя со мной гораздо свободнее, вольнее, стала делать слишком прозрачные намеки насчет того, что если бы я вздумал подарить ее своей любовью, то чувство мое будет принято более чем благосклонно… Она не нуждалась, конечно, в платонической любви, эта очаровательная, любившая погрешить, шалунья. О платонизме не было и речи! Примерно в это время Антония стала показываться в обществе в сопровождении новоиспеченного обожателя, юного Армана д'Анжеля. Арман был нашим общим любимцем, несмотря на свой горячий, вспыльчивый характер. Он был так молод, еще не успел испортиться, и потому ему прощали многое. Мы знали, что он без ума от Антонии, что он страшно ревнует ее ко всем, ко мне в особенности, и потому, не желая огорчать милого мальчика, я стал держать себя осторожнее с Антонией, несмотря на то, что и сам был увлечен ею. Я избегал встречаться с девицей Перле и потому, что вовсе не желал скандала со стороны своей сожительницы, Сусанны Мулен. Я умел держать себя так ловко, что не подал ни малейшего повода к размолвке с Сусанной или с Арманом. Такое положение вещей продолжалось до… извините, господин судья, здесь я должен коснуться дня, в который было совершено это ужасное преступление, я должен говорить о том, что произошло вечером 20 марта.
В. Отдохните немного, если желаете, и продолжайте свое показание с той же откровенностью.
О. К величайшему сожалению, не могу сообщить вам ничего такого, что могло бы навести суд на след преступника. Да и то, что мне остается досказать, я утаил бы, конечно, от всякого постороннего лица, но закон обязывает меня, как призванного по делу свидетеля, говорить правду – и я повинуюсь. Как человек честный, благородный, не имею привычки хвастать своими победами, выставлять их напоказ. Едва завязавшаяся любовная интрижка имеет значение и интерес только для самих влюбленных и едва ли может повернуть хоть на йоту ход вашего процесса; но вы требуете, чтобы я говорил, и я приступаю к рассказу. Вечером 20 марта, около десяти часов, я гулял с одним из своих приятелей на Итальянском бульваре. Вдруг мне показалось, что мимо нас прошла Антония. Бросив приятеля, я поспешил нагнать девицу Перле и, выразив ей свое удивление насчет того, что вижу ее одну, пешком в такой поздний час, предложил ей руку. Приятель мой поспешил ретироваться. «Мы встретимся еще у Гласье!» – крикнул я ему на прощанье. Так называется Неаполитанское кафе на бульваре Капуцинов, недалеко от министерства внутренних дел. Трудно, конечно, передать от слова до слова наш разговор с Антонией, мы болтали немало всякого вздору. Помню только, что она меня спросила: «Как вы думаете, снес ли бы зарвавшийся игрок измену любимой женщины, если бы его уверили, что измена эта принесет ему счастье»? Я понял намек и ответил шуткой. Мы весело болтали, время летело незаметно. Взяв фиакр, мы поехали в Валантино. Около полуночи я получил любезное разрешение проводить ее домой. Из предосторожности мы велели кучеру остановиться на углу улицы Сен-Лазар. Когда мы уже подходили к самому дому, Антонии показалось, что вдали идет д'Анжель. «Это Арман, – испуганно проговорила она, – спасайтесь!»
В. Вы видели действительно господина д'Анжеля?
О. Нет, я не видел его. Было темно, и Антонии, может быть, показалось. Но хотя я и не заметил Армана, он во всяком случае мог быть тут, мог следить за нами, и потому я счел нелишним изменить свое обращение с Антонией, перейти на более почтительный тон. Я проводил ее до самого подъезда и любезно, как вежливый кавалер, распрощался с нею. Как видите, я уходил почти ни с чем. С улицы Сен-Лазар я пошел опять к бульвару Капуцинов. Шел дождь, и я очень торопился. У Гласье я встретил опять своего приятеля и просидел с ним в кафе около часу, пережидая дождь. Потом мы кликнули кабриолет, и он развез нас по домам.
В. В котором часу были вы у Гласье?
О. Да так, от двенадцати до часу.
В. Вы не видели там д'Анжеля?
О. Нет, не заметил. Приятель мой, может быть, и видел его. А разве д'Анжель был там?
В. Считаю нелишним заметить, что не вы изволите меня допрашивать. Вы должны ограничиваться одними ответами на предложенные вам вопросы.