Тайна Медонского леса

– Вы-то не скажете, а он? Он слишком чист и благороден для того, чтобы отречься от родной матери отречься от нее именно в ту минуту, когда нашел ее…

– Но тогда что же надо сделать?

– И вы тоже спрашиваете у меня, что вам делать! Да разве любовь к этому ребенку, любовь матери не говорит вам, что должны, что обязаны вы сделать? – горячился старый майор.

Сусанна сначала молча поглядела на Лефевра и потом уже проговорила тихо и неторопливо:

– Вы хотите, конечно, сказать, что сын мой был бы счастлив, если бы меня не было на свете?

Но старый воин раскричался еще пуще:

– Да кто же говорит, что вам необходимо резаться или топиться! Какая ему радость видеть труп матери-самоубийцы? Ведь вы еще не лишились рассудка, чтобы позволять себе говорить такие вещи!

– Но такая развязка положила бы конец всем затруднениям, – заметила Сусанна.

– На кой черт затевать мелодраму, когда можно устроить дело гораздо проще! Стоит только удалиться, стушеваться, уничтожить документы, доказывающие ваши материнские права, – вот и все.

– Не палач же я, не изверг, что буду требовать от других того, чего сам не мог бы выполнить.

Затем, подумав немного, старик прибавил:

– Впрочем, и эта жертва окажется, вероятно, ненужной, потому что наш юный воин, наверно, попадет в лапы этих проклятых немцев и будет не сегодня – завтра убит.

– Убит!… Неужели Господь допустит… – вырвалось у Сусанны, и она залилась слезами.

– Да ведь чему быть, того не миновать! Не из особого теста слеплен наш Фрике, вражья пуля не разбирает… Видали и мы виды в свое время, понюхали пороху немало! Двадцать пять лет состоял я, сударыня, полковым хирургом, потому и понимаю я кое-что в военном деле. Да и теперь… не смотрите, что стар и сед, и теперь могу еще работать ножом и скальпелем – зрение не изменило, и рука верна. Отделается наш юноша только рукой или ногой – живо поправим и сделаем опять молодцом! Пойдет под венец и без руки… Ну… а убьют, так успеем еще тогда оплакать нашу потерю… Никто как Бог! – закончил Лефевр глубоким вздохом.

Но Сусанна уже давно перестала слушать, и старый майор напрасно упражнялся в красноречии. Воображение рисовало ей образ окровавленного, израненного сына, и ужас леденил ее сердце.

На следующий же день распростилась Сусанна с гостеприимными хозяевами маленького домика в Версале и отправилась в Париж. Тут она принялась наводить справки об отряде вольных стрелков: но никто не мог дать ей на этот счет точного ответа: с часу на час ждали осады Парижа, и всем было не до справок и указаний! Узнала она только, что отряд этот должен был прибыть в Мелун в ночь с 8 на 9 сентября.

Заручившись этими довольно неопределенными сведениями и надев на руку белую повязку с красным крестом, отправилась Сусанна в Мелун.

Окрестности этого города были уже заняты немцами, и нелегко было туда пробраться. Чаще пешком, чем на лошади, расспрашивая каждого встречного, принимаемая нередко за шпиона, медленно подвигалась Сусанна вперед. Целый месяц пробыла она в дороге, но еще не настигла отряда парижских добровольцев.

Наконец, после целого ряда трудностей и всевозможных опасностей, удалось ей узнать, что отряд парижских стрелков-добровольцев занят очисткой от неприятеля орлеанских лесов.

Эскадроны принца Альбрехта разъезжали там, запасая провиант для армии, приступавшей к осаде Парижа.

Отряд парижских стрелков-добровольцев получил у неприятеля прозвание Черных ласточек, благодаря своему темному платью и быстроте. Двадцать раз подвергалась прусская кавалерия отчаянному преследованию этих отважных пехотинцев, которые с остервенением бросались по следам неприятеля. Парижские молодцы придумали преследовать пруссаков в телегах и экипажах, но из-за этой ловкой хитрости линия военных действий вольных стрелков была очень растянута.

Этот славный отряд, в котором, как нам известно, находился и наш друг Фрике, не замедлил присоединиться к главному корпусу, штаб которого был расположен в Шатодене. Из этого небольшого городка, превращенного в грозное укрепление, отряд парижских смельчаков бросился по следам непрошеных гостей.

Новая сестра милосердия была принята в походный госпиталь стрелков-добровольцев и готовилась разделить с сыном ужасы и опасности боевой жизни.

Скоро пришлось ей увидеть своего милого Фрике. Он уже успел отличиться и был произведен в сержанты. Повышения, как и всегда в военное время, шли быстро.

Легко раненный в одном из сражений, Фрике пролежал в госпитале всего пять суток, зато получил нашивки.

Ему очень шла его новая форма; высокий, стройный, ловко перетянутый широким синим поясом, он смотрел настоящим молодцом, и всякая мать могла гордиться таким сыном.

Однажды, это было 14 октября, Сусанна сказала Фрике:

– Сегодня, в толпе поселян, приходивших на городской базар, я приметила знакомую физиономию.

– Кого же ты заметила? – спросил юноша. – Я видела Викарио.

– Тебе, может быть, показалось.

– Нет, это был он!

– Тогда почему же ты не сказала, чтобы его арестовали?.. Наши хорошо тебя знают, они, конечно, послушались бы тебя, а потом уж распорядились бы с негодяем по-своему.