Тайна Медонского леса

– Куда ты меня тащишь? – спросил с удивлением Лефевр, едва переводя дух.

– Исполнить долг человеколюбия… Вы сами всегда говорили мне о любви к ближнему, об обязанностях христианина.

– Конечно, но…

– Притом ваши познания в медицине могут спасти человека.

Они уже подходили к просеке.

– Смотрите! Вот что нашел я здесь в лесу.

– Что это! – вскричал Лефевр. – Убитый?

Фрике хотел что-то сказать, но доктор заметил в руке несчастного бумажку, подтверждавшую самоубийство.

Через четверть часа раненый был бережно перенесен в Кламар. Он все еще не пришел в себя и вообще подавал мало надежды на спасение.

Дочь Лефевра, мадемуазель Мари, которой Фрике сообщил в коротких словах о происшедшем, тревожно расспрашивала отца о положении несчастного.

– Немедленная помощь… хороший уход – или я ни за что не отвечаю…

– Ему будет оказана медицинская помощь! Это, я полагаю, стоит двадцати франков? – с торжествующим видом спросил себя Фрике.

Но Лефевр прибавил:

– Если он останется жив, это будет, действительно, достойно удивления; но в том, что человек этот не сам хотел покончить с собою, я уверен.

IV Логика мосье Лефевра

Итак, Фрике обеспечил помощь несчастному в доме самого Лефевра. Надо же нам знать, что за человек этот Лефевр и каковы были его отношения к нашему герою.

Лефевр был когда-то военным доктором. Выйдя в отставку еще в годах нестарых, Лефевр занялся торговыми делами. Он не был медиком по призванию, на дорогу эту его поставили родные; он уступил их желанию, но тридцать лет мечтал только о том, как бы ему переменить род занятий.

Лефевр завел вязально-чулочную мастерскую на улице Сен-Дени. В десять лет он нажил хорошие деньги и приобрел в свое владение землю и постройки, в которых процветало его заведение. Заведение это он скоро перепродал другому, а сам купил себе дом и землю в Кламаре, где и поселился. Тут вспомнил он опять свои медицинские познания и сделался врачом для бедных.

В настоящее время ему под шестьдесят лет, но он еще совершенно здоров и крепок, так как вел всегда самый регулярный образ жизни. У него была одна печаль: судьба не дала ему сына.

После нескольких лет супружества жена подарила ему дочь, ту самую мадемуазель Мари, двадцатитрехлетнюю девушку, с которой мы встретились, когда раненый был привезен в дом ее отца.

Но мосье Лефевр страстно желал иметь сына. Он был уже в отставке, когда в один прекрасный или, вернее, счастливый день ему пришлось встретить у конторы для найма кормилиц незнакомую женщину с годовалым ребенком на руках. Ребенка этого она взяла на воспитание за хорошую плату; но так как родители его уже несколько месяцев не высылали денег, кормилица явилась в Париж, чтобы возвратить им ребенка, однако, несмотря на все старания, она не могла их разыскать.

Ребенок походил на толстый, безобразный и притом грязный кусок мяса и был к тому же еще страшнейший плакса, но все же это был мальчик.

Мосье Лефевр уплатил кормилице за все неуплаченные месяцы, дал ей свой адрес на случай розысков со стороны родителей и с триумфом понес домой вновь приобретенное сокровище.

Ребенок был не крещен. Мосье Лефевр, получивший при крещении имя Состена, передал его, как крестный отец, и своему воспитаннику.

Ребенок подрос. Нрав у него был невыносимый, но все ему прощалось, так как он был мальчик.

Мосье Лефевр хотел было сделать его чулочником, но Состен не выказал ни коммерческих талантов, ни способностей к какому бы то ни было ремеслу.

Он любил только бегать по улицам да по полям, прыгал и веселился, как воробей, поэтому и получил свое прозвище, которое так и осталось за ним навсегда.

Мосье Лефевр, человек либеральный, старался привить свои взгляды и идеи приемышу, но Фрике выслушивал все скучные рассуждения своего приемного отца только для того, чтобы забыть их сей же час.

В десять лет Фрике был настоящим уличным мальчишкой.

В пятнадцать – совершенным негодяем.

А в восемнадцать, незадолго до начала нашего рассказа, мосье Лефевр, несмотря на свой мягкий, снисходительный характер, был вынужден выгнать своего приемного сына на улицу, так как уже потерял всякую надежду на его исправление.

И несмотря на все это, добрый старик не имел духа выгнать его опять, когда тот явился снова в Климар со своею странною находкой.

Почти весь день провел добряк Лефевр в комнате раненого. Наконец-то удалось привести его в чувство, но тут у несчастного открылся горячечный бред.

Напрасно постукивали в дверь Фрике и мадемуазель Мари – старик не допустил никого к своему пациенту.

Только уже вечером, дав больному успокоительные капли, Лефевр велел позвать к себе Фрике и посадил его перед собой.

Старик был серьезен и важен, как следственный пристав. Фрике, еще никогда не видавший его таким, ощутил даже что-то вроде страха.

– Состен, – начал взволнованным голосом Лефевр, – я воспитывал тебя честным человеком и не могу считать себя виновным в том, что твои дурные инстинкты взяли верх над чувством долга и чести, которые я всегда старался внушить тебе.

– Я не забыл ваших добрых советов и наставлений, мосье Лефевр.