Тайна мистера Визеля

Масштабы видимого изображения становились, разумеется, все меньше. Его радиус составлял уже много километров, я вдруг почувствовал себя, как летчик, глядящий с огромной высоты на непрерывный покров облаков. На мгновение у меня закружилась голова при мысли о бездне, в которую я смотрю. Не думаю, чтобы мир у меня под ногами когда-нибудь показался мне вполне прочным.

На глубине километров 12–15 я остановился и взглянул на профессора. С некоторых пор на экране не было никаких перемен, и я знал, что здесь породы слились в бесформенную сплошную массу. Я быстро подсчитал в уме, и меня проняло дрожью, когда я понял, что там, где я нахожусь, давление составляет нс менее 5 тонн на каждый квадратный сантиметр. Луч обращался теперь очень медленно, так как слабому эху требовалось несколько секунд, чтобы вернуться с этих глубин.

— Поздравляю вас, профессор, — сказал я. — Это поистине крупное достижение. Не думаю, чтобы с этого уровня и до самого центра Земли еще могли произойти какие-нибудь изменения.

Он ответил мне кривоватой улыбкой.

— Идите дальше, это еще не конец.

Его интонация озадачила меня и вызвала тревогу. С минуту я напряженно присматривался к нему. Черты его лица были едва видны в голубовато-зеленоватом свечении экрана.

— Как глубоко идти? — спросил я, снова начиная свой нескончаемый спуск.

— До 22 километров, — коротко ответил он.

Мне хотелось узнать, как он мог определить это, ибо последние явные следы, какие я заметил, находились на глубине 12 километров. Но я продолжал спускаться сквозь скалы, а луч обращался все медленнее, так что в конце концов на один оборот у него уходило почти 5 минут. За плечами у себя я слышал тяжелое дыхание профессора, и однажды спинка моего стула скрипнула, когда он сжал на ней пальцы.

Потом на экране стало вдруг что-то появляться. Я наклонился, присматриваясь, не зная, не вижу ли первые признаки металлического ядра Земли. Луч с убийственной медлительностью повернулся на 90°, потом на 180°. А тогда…

Я вдруг вскочил, крикнул «Боже мой!» и взглянул профессору в лицо. Только раз в жизни я испытывал такое потрясение — 15 лет назад, когда случайно включил радио и услышал, что была сброшена первая атомная бомба. То было так неожиданно… А это — еще хуже, ибо непонятно. На экране появилась сетка из тонких линий, перекрещивающихся и составляющих рисунок совершенно симметричной решетки.

Я помню, что долгое время не мог произнести ни слова, так как луч успел совершить полный оборот, пока я стоял так, пораженный неожиданностью. Потом профессор заговорил тихим, искусственно спокойным голосом:

— Я хотел, чтобы вы сами увидели это собственными глазами, прежде чем я скажу что-нибудь. Действительный радиус изображения сейчас — 50 километров, а каждый из этих прямоугольников имеет в длину 3–5 километров. Прошу заметить, что вертикальные линии несколько сближаются, а горизонтальные — несколько изогнуты. То, что мы видим, — это часть огромной системы концентрических кругов, ее центр должен находиться значительно севернее, где-то в районе Кембриджа. Как далеко тянется эта система в другую сторону — неизвестно.

— Но что это такое, ради всего святого?

— Очевидно, искусственное образование.

— Абсурд! В 20 километрах под поверхностью?

Профессор снова указал на экран.

— Даю вам слово, я старался как только мог, — произнес он, — но не могу убедить себя, что это может быть делом природы.

Я не знал, что ответить ему, а он, помолчав немного, продолжал:

— Я сделал это открытие 3 дня назад, пытаясь определить границы действия аппарата. Я мог бы спуститься и на большую глубину, но склонен полагать, что эта структура будет слишком плотной, чтобы луч мог пройти сквозь нее. Я обдумал с дюжину теорий, но в конце концов возвращаюсь к одной. Мы знаем, что на этой глубине давление должно достигать 8—10 тысяч атмосфер, а температура должна быть достаточно высокой, чтобы расплавить скалы. Однако нормальная материя, несмотря ни на что, состоит преимущественно из вакуума. Предположим, что там, внизу, существует жизнь — не органическая, разумеется, но основанная на частично уплотненной материи, в которой электронных оболочек осталось мало или совсем нет. Вы понимаете, о чем я думаю? Для таких существ даже сплошная скала на глубине 22 километров будет составлять не большее препятствие, чем для нас, например, вода… А мы и весь наш мир будем неосязаемыми, как призраки.

— Значит, то, что мы тут видим…

— Это город. Или что-нибудь в этом роде. Зная его размеры, вы можете оценить цивилизацию, смогшую его построить. Весь известный нам мир, все наши океаны, и материки, и горы — это лишь туманная оболочка вокруг чего-то, превышающего наше разумение.

Некоторое время никто из нас не говорил ни слова. Помню глубокое ошеломление, вызванное той мыслью, что я один из первых в мире людей, которым дано было узнать страшную правду, ибо я почему-то ни секунды не сомневался, что это правда. И еще — я размышлял над тем, как будет реагировать на оглашение этой правды остальное человечество.

Наконец, я прервал молчание.