Оставшееся время мы поглощали пищу, не утруждая друг друга разговорами. Ставр остался оплачивать обед. Как ни странно, но он только оскалил зубы в ответ на мои попытки оплатить свою часть. Поэтому я приготовила знатный толстенный бутерброд для Изи и отправилась порадовать своего мальчика вкусненьким.
Как только зашла в конюшню, сразу ударил в нос резкий запах навоза. Так странно, вроде чистые стойла, а разит довольно ощутимо. Подсунула под моську Изи принесенное лакомство, но тот вместо того, чтобы благодарно схрумкать его, вдруг, пульнул мне странную картинку, нечто, смутно напоминающее очертаниями человеческое тело, скрючившееся в углу сарая. Огляделась в поисках указанного и направилась к дальнему стойлу. А там сидело и дрожало это самое нечто… Нечто вонючее, покрытое заскорузлой коркой и с испуганными глазенками.
— Ты кто? — выдала первое, что пришло в голову, рассматривая непонятное существо, стараясь не морщиться от запаха.
— Мавр, — пролепетало существо, жадно поводя носом. В моей руке по-прежнему был бутерброд, не принятый Изей по идейным соображениям. Еще одно голодное создание на мою голову. Такими темпами по Лидии скоро пойдет обо мне слава как о Кормилице-Асиене, может меня еще при жизни успеют канонизировать? Ну, за особые заслуги и в книгах опишут «Житие великой Девы». Почувствовав, как загорается над головой нимб, протянула ароматному существу еду, которая была тут же вырвана из моей руки и проглочена буквально в два укуса.
— Мавр, значит…, — так вот ты какой оказывается. Черен и вонюч. Я бы поняла Дездемону, будь она более благосклонна к Яго. — А что ты тут делаешь, Марв?
— Прячусь от папки, — со вздохом призналось создание, печально понурив голову.
— Так это тебя что ли оборотни по всей округе ищут? — неожиданно постигло озарение великую Деву Асю (хотя, какую деву, положа руку на сердце?). — А чего натворил-то?
— Сломал мамину брооошку, — с подвыванием сообщил мне Мавр, заливаясь горючими слезами, от чего грязь, уже было засохшая на детской мордашке, вновь посвежела и запахла с новой силой.
— Господи, ребенок! Это всего лишь брошка! Ничего папа с тобой не сделает, — попыталась я успокоить мальчишку.
— Это все, что осталось от мамы, — горестно прошептал тот, поднимая на меня расстроенные глазенки. Захотелось прижать его к себе и никуда не отпускать, пока из этих темных зрачков не уйдет боль потери. Даже не смотря на всю эту вонь.
— Это, конечно, меняет дело, — протянула я, изображая размышления. — А грязью намазался, чтобы папка не учуял? И долго собираешься еще бегать и прятаться?
Ответом мне было только горестное молчание. Ребетенок, кажется, уже и сам раскаялся во всех своих «грехах» и пытался придумать достойный выход из ситуации. Надо было ему только чуточку помочь.
— Мавр, ты же уже большой парень и понимаешь, что надо отвечать за поступки. Я думаю, что твой папа ничего тебе не сделает, он же любит тебя. Поругает и простит. А брошка… это только символ, кусочек металла, а память, она живет в сердце, твоем, в сердце папы и всех, кто помнит твою маму. Память никак не сломать, она живет, пока жив ты. Поэтому, сейчас ты пойдешь в таверну и извинишься перед отцом.
— Пойду? — Мавр растерянно оглядел свой сомнительный камуфляж. Да, такого красавца в таверну не пустят.
— Хорошо, я позову твоего отца. Это он с бритыми висками?
— Он.
То, что зря влезла во все это дерь…, простите, дело, я поняла уже буквально спустя пару минут, болтаясь, прижатая мощной рукой к стене, хрипя от пальцев, душивших меня настойчиво и планомерно. Мне в лицо брызгали слюной, скалились полным набором восхитительно белых зубов, рычали что-то нечленораздельное. Но мне было пофиг, я просто подыхала, не смотря на все попытки Ставра пробиться ко мне через плотное кольцо других оборотней. Меня спас только пронзительный детский крик.
— Папкаааа, не троооонь ее!
Грохнулась на пол, лишившись опоры, и забилась в сухом кашле. Меня нежно приподняли, поднесли к губам кружку с водой. Половина воды пролилась на рубашку, так как приходилось пить и, одновременно, бороться с мучительными спазмами горла. Вот тебе и «Житие великой Девы», этак могут канонизировать спешным порядком и посмертно.
Пока реанимировали, то, пользуясь полной моей беззащитностью, выговаривали все, что про меня и мои умственные способности думают. Надо ли вам говорить, что ничего хорошего не думали? Ставр был сердит и расстроен, обвинял себя, что не смог уберечь, просто физически не успел. Едва я произнесла, что знаю, где Мавр, как вожак в прыжке через половину зала достал меня, пригвоздив спиной к ужасно твердым бревнам (трындец моей спине), а дальше мои ноги перестали чувствовать какую-либо опору, а живительный кислород был начисто исключен из моего рациона.