Тайна моего мужа

Затем Сесилия позволила себе отвлечься: порыться в коробке и посмеяться над собственной фотографией с молодым немцем, любителем кубиков льда. Да, она ежедневно добивалась многого, но все же не была роботом и порой тратила немножко времени на пустяки. Как и кусочек Берлинской стены, немец оказался куда менее впечатляющим, чем ей помнилось. А потом зазвонил городской телефон, выдернув ее из прошлого; она вскочила чересчур поспешно и больно ударилась головой о потолок. Стены, стены! Она чертыхнулась, отшатнулась и врезалась локтем в башню из обувных коробок Джона Пола.

Как минимум три картонки потеряли крышки и рассыпали содержимое, образовав небольшой бумажный оползень. Вот именно поэтому обувные коробки и не были такой уж блестящей идеей.

Сесилия выругалась снова и потерла ушибленную голову. В коробках хранились документы еще восьмидесятых годов. Она принялась было складывать квитанции стопкой в коробку, но вдруг зацепилась взглядом за собственное имя на белом деловом конверте.

Она взяла его в руки и узнала почерк Джона Пола.

Там было написано:

Моей жене Сесилии Фицпатрик.

Вскрыть только в случае моей смерти.

Сесилия засмеялась, но вдруг осеклась, как будто на вечеринке расхохоталась над чьими-то словами, а потом осознала, что они не были шуткой и ее собеседник на самом-то деле вполне серьезен.

Она перечитала надпись. «Моей жене Сесилии Фицпатрик». Удивительное дело – на миг ее щеки потеплели, словно от смущения. За него или за себя? Точно она не знала. Казалось, она наткнулась на нечто постыдное, как будто застала его онанирующим в ванной. Мириам Опенгеймер как-то застукала Дуга за этим занятием, и, как это ни ужасно, все об этом знали: после первого же бокала шампанского секреты начинали выплескиваться из Мириам, а если ты уже узнал нечто подобное, забыть об этом совершенно невозможно.

Что там написано? Сесилия прикинула, не вскрыть ли конверт прямо на месте, пока она не успела все обдумать. Так же порой (правда, не слишком часто) она запихивала в рот последнее печенье или шоколадку, пока совесть не спохватилась и не совладала с жадностью.

Телефон зазвонил снова. Часов при ней не было, и внезапно Сесилии показалось, что она напрочь потеряла чувство времени.

Сесилия запихнула оставшиеся бумаги в обувную коробку и забрала с собой вниз кусок Берлинской стены и письмо.

Стоило лишь спуститься с чердака, как ее подхватило и закружило стремительное течение жизни. Нужно было доставить большой заказ от «Таппервера», забрать девочек из школы, купить на ужин рыбу (они часто ели рыбу, когда Джон Пол уезжал по делам, поскольку он терпеть ее не мог), ответить на телефонные звонки. Приходский священник, отец Джо, звонил напомнить о завтрашних похоронах сестры Урсулы. Похоже, его беспокоило, соберется ли народ. Конечно, она пойдет. Сесилия оставила загадочное письмо Джона Пола на холодильнике и перед ужином отдала Эстер кусочек Берлинской стены.

– Спасибо, – отозвалась дочь, с трогательным почтением взяв камешек. – А от какой именно части стены он отколот?

– Ну, по-моему, где-то неподалеку от КПП «Чарли», – ответила Сесилия с жизнерадостной уверенностью.

На самом деле она понятия об этом не имела. Помнила лишь, что на юноше с кубиками льда была красная футболка и белые джинсы и что он приподнял ее собранные в хвост волосы и сказал: «Очень мило».

– А он дорого стоит? – спросила Полли.

– Сомневаюсь. Как ты докажешь, что он действительно из той самой стены? – спросила Изабель. – На вид обычный кусок камня.

– Тест ДМК, – предложила Полли.

Этот ребенок слишком много смотрит телевизор.

– Не ДМК, а ДНК, и он только для людей, – уточнила Эстер.

– Я знаю!

Прибыв в этот мир, Полли с досадой обнаружила, что ее сестры оказались здесь раньше.

– Что ж, тогда почему…

– А как вы думаете, против кого сегодня проголосуют в «Потерявшем больше всех»? – спросила Сесилия.

«Ну да, – между тем отметила она про себя. – Кто бы там ни наблюдал сверху за моей жизнью, да, я меняю тему с увлекательнейшего периода новой истории, который мог бы действительно чему-то научить моих детей, на дрянную телепрограмму, которая ничему их не научит, но сохранит покой в семье и не доведет меня до головной боли».

Если бы Джон Пол был дома, она, вероятно, не стала бы менять тему. В присутствии зрителей она была гораздо лучшей матерью.

Остаток ужина девочки болтали о «Потерявшем больше всех», а Сесилия изображала на лице интерес и размышляла о письме на холодильнике. Когда со стола было убрано, а дети прилипли к телевизору, она вновь достала его оттуда, чтобы еще раз взглянуть.

Отставив чашку с чаем, она поднесла конверт к свету, слегка посмеиваясь над собой. Похоже, внутри лежал исписанный от руки линованный тетрадный лист. Ни слова разобрать не удалось.

Может, Джон Пол увидел по телевизору какую-нибудь передачу о том, как солдаты в Афганистане писали семьям, чтобы эти письма отправили в случае их гибели, словно послание из могилы, и подумал, не сделать ли и ему нечто в этом же роде?