Тайна моего отражения

– Понимаю тебя, но… Хотя… Знаешь, как мы сделаем? Ты набросаешь маме записку. Жива, мол, здорова, не волнуйся, скоро приеду – будто бы ты пишешь из Парижа. Попроси никому о твоей записке не говорить, а саму записку сразу же уничтожить. А я твою записку отнесу. Или, еще лучше, положу в ваш почтовый ящик.

– И ты думаешь, что записка с подобным текстом ее успокоит? Да она тут же начнет глотать лекарства!

– Тогда, Оля, я не знаю, что тебе еще предложить.

Зато меня вдруг осенило. Я кинулась искать бумагу и ручку – благо у меня был ежедневник, из которого я вырвала пару страниц. Я исписала их целиком, вдохновенно сочиняя мои суперромантические отношения с молодым англичанином, потрясающим парнем, в которого я влюбилась без памяти, чем и объясняется мое исчезновение – забыла обо всем на свете… Игорю заклинала ничего не говорить, так же как и любому другому человеку, который будет про меня спрашивать – кто знает, вдруг Игорь, настороженный моим глухим молчанием, подошлет кого-то выяснять про меня у мамы! «Так что, мамочка, официальная версия такова: я куда-то пропала, не пишу-не звоню, как последняя свинья, и ты ума не можешь приложить, куда я запропастилась…

Эту записку привезет из Парижа по твоему адресу один мой знакомый; ты же, как только прочитаешь, сразу порви в мелкие клочки и выброси, а то мало ли, вдруг Игорь заявится и найдет ее!»

Постскриптум гласил: «Я знаю, что поступаю некрасиво по отношению к Игорю, но когда ты увидишь моего англичанина, ты сама все поймешь!»

– Вот! – помахала я запиской. – Это то, что нужно! Мама даже не сможет догадаться, что я в Москве.

– И что ты там написала? – осторожно спросил Джонатан.

– Э-э-э… Какая разница, собственно. Сочинила одну историю.

– Любовную? – усмехнулся Джонатан.

Я растерялась. Не мог же он за один день изучить русский язык и прочитать записку, пока я размахивала ею, правда же? Значит, догадался…

Джонатан, глядя на мое растерянное лицо, добавил с затаенной улыбкой:

– Я тоже подумал, что это был бы лучший вариант. Телепатия, наверное. Кстати, кто там у тебя фигурирует в качестве героя? Это я не из любопытства спрашиваю, я просто хочу убедиться, что телепатия существует и у нас с тобой оказался один и тот же кандидат.

– А кто у тебя кандидат?

– Как кто? Я, конечно. Джонатан Сандерс.

– До чего же ты наглый, Джонатан Сандерс. Меня от твоей самоуверенности уже просто тошнит.

– А ты предпочитаешь мужчин зажатых и закомплексованных?

– Я предпочитаю скромных.

– Вот уж не думал, что у тебя такой плохой вкус!

Я запустила в него своим ежедневником. Он увернулся, поднял шлепнувшийся на пол ежедневник и аккуратно положил его на стол. Я снова запустила им в него. И на этот раз Джонатан ловко отскочил в сторону и, поймав ежедневник на лету, положил его возле себя.

– Вещь испортишь. Выбери что-нибудь менее ценное… – Джонатан обвел глазами комнату. – Подушку, например. Или яблоко, хочешь, дам тебе из холодильника. Представляешь, какой кайф будет, когда ты залепишь им мне в лоб – холодненьким, тверденьким, хрустященьким…

– Оно будет хрустеть, когда стукнется об твой лоб?

– Нет, когда я его поймаю и съем. Причем тебе не дам ни кусочка за плохое поведение.

– Ах, так!

Я снова потянулась за своим ежедневником, лежавшим на столе возле локтя Джонатана. Он перехватил мою руку и потянул на себя. Не удержавшись, я плюхнулась к нему на колени. Джонатан, взяв обеими руками мое лицо, прикоснулся к моим губам. Большими пальцами рук он нажал легонько на мой подбородок, вынуждая меня приоткрыть рот, и его мягкие, упругие губы впились в нежную влажную сердцевину моих…

Поцелуй был долгим, тихим, бездонным. В нем не было страсти, вернее, она присутствовала, но какая-то потаенная, сдержанная, отложенная на потом. В этом поцелуе ей не было места; сам поцелуй был столь насыщенным, столь упоенным, что все остальное стало лишним, способным только разрушить его полноту и магию. Мы будто пили друг друга, пили и не могли напиться, никак не могли разнять губ. И лишь оттенок горечи, едва ощутимый вначале, сгустился и разлучил наши губы.

Удивительно, сколько разных, противоречивых чувств человек может испытывать одновременно! Я была готова писать от страха, особенно по ночам, когда древний, дремучий страх за свою жизнь овладевал моим сознанием целиком; и в то же время во мне играл азарт детектива-охотника; я страдала при мысли о маме, для которой я пропала, и одновременно наслаждалась новой ролью Мэри Сандерс, англичанки, красивой шатенки с короткой стрижкой, спутницей высокого англичанина по имени Джонатан Сандерс: то ли сестра, то ли жена…

И я любила его, Джонатана Сандерса. Кем бы он ни был, гомосексуалистом или импотентом или просто неразгадываемой загадкой для меня, но он вошел в мою душу. Я еще не до конца разлюбила Игоря, но уже понимала, что мои чувства к нему обречены.

Не знаю, как это получилось. Долгое время я думала, что Игорь бросил меня, предал, что он замешан в этом деле. Наверное, эти мысли и подорвали мою любовь к нему.

Оказалось, что это было не так: он меня не предавал. Он меня пытался спасти…