Тайна монеты Каракаллы

Милиционер, сдвинув на затылок фуражку, как-то смущенно произнес:

— Знаешь, Вова, слишком много каких-то совпадений…

— Каких таких совпадений? — холодно спросил Володя, который долго думал о монете, о перекушенном тросе, о запахе, но, ничего толкового не придумав, решил обо всем забыть и ни во что не вмешиваться. Оставалось прожить на этой дурацкой горе около двадцати дней, потом он уедет отсюда и никогда больше не вспомнит о ней. — Так о каких совпадениях вы говорите? — повторил вопрос Володя, не получив ответа.

— Ты знаешь, — как-то примирительно сказал участковый, — хочу тебя обо всем подробней расспросить. Тогда поторопился я — решил, что ты все придумал.

«Ага! — со злорадством подумал Володя. — Исправляешься, „вороний констебль“!»

— Да ничего такого и не было, — пожал он плечами, решив играть роль человека, которому все до лампочки.

— Как же не было? Я ведь сам видел у тебя тогда пятна на шее, — с мягкой настойчивостью возразил участковый. — Да и вел ты себя как-то странно, очень волновался. Нет, ты уж мне еще раз все по порядку расскажи.

Кошмарик, хоть и лежал в гамаке, притворяясь то ли спящим, то ли ко всему равнодушным, на самом деле ловил каждое слово. Ему очень не нравился приход участкового — пойманный преступник был Кошмарику не нужен, а поэтому он, не поворачивая головы, сказал:

— Констебль, а ведь те пятна на шее Вовчика — моих рук дело. Боролись мы с ним, вот я его и схватил шутя за горло. А взволнованным он часто бывает — нервы у него слабые, волнуется по пустякам.

— Я тебя разве спрашивал? — бросил на Леньку строгий взгляд милиционер. — Лежи, пока лежится! А ты, Вова, рассказывай, что с тобой случилось?

Володе очень не нравилось, когда его называли «Вовой», а поэтому его неприязнь к участковому и нежелание что-либо рассказывать усилились.

— Да правильно он все говорит! — нервно сказал Володя. — Это мама моя шум подняла, к вам меня потащила, а я и не хотел. Что за ерунда — маньяки, душители! Они только в дурацких книжках бывают.

— Ага, точно! — вякнул Кошмарик из гамака. — А еще в киношках!

— Да знаете ли вы, молокососы, сатанисты проклятые, — закричал участковый, — что два дня назад, в тот день, когда планеры летали, еще один парнишка в поселке исчез! Вечером к приятелю пошел и не вернулся! Приятель тот говорит, что ушел он домой от него в половине двенадцатого, а куда подевался — никто не знает!

Не только Володя, но и Кошмарик, приметавший в гамаке и открывший рот, были посажены и напуганы. Маньяк все же существовал на горе, и нельзя было не помочь сейчас милиционеру хотя бы подробным рассказом. И Володя рассказал еще раз подробно обо всем, что уже сообщил, когда они с «вороньим констеблем» ходили по участку. Но сейчас Володя рассказал и о запахе одеколона, о том, как услышал тот же запах в магазине, а потом и перед полетами дельтапланов, что и заставило его обратиться к тренеру.

— Так, очень хорошо, очень интересно! — бубнил под нос милиционер, слушая рассказ и чиркая что-то на листе бумаги. Иногда он уточнял детали, переспрашивал. Но Володя понял, что без рассказа о монете Каракаллы его повествование будет неполным, а ему так хотелось помочь милиционеру.

— Знаете что, когда вы с участка ушли, Ленька — вот он лежит в гамаке — поднял на том самом месте старинную монету. Наверняка она выпала из кармана преступника, когда мой нож разрезал его карман…

То, как отреагировал на это сообщение Кошмарик, сильно обескуражило Володю.

— Вольдемар, — сбросил на землю ноги Кошмарик, — что ты за туфту несешь? Я никакой монеты и не видел. Да, пробка там валялась из-под пива, а монета откуда?

— Да как же! — чуть не потерял дар речи Володя. — Мы же сами ходили в комиссионный, оценивали ее. Ты ведь еще…

— Что я еще?! Что еще?! — набросился на него Кошмарик. — Ты не знаешь, так про свои монеты болтай! А я ту монету и не на земле вовсе нашел, а из кармана своего вынул да тебя разыграть решил! Моя это монета! На земле такие фишки не валяются!

Инспектору, так и не понявшему значения этой монеты, не хотелось связываться с «сатанистом», чтобы выяснить, врет тот или нет. Когда Кошмарик кончил орать, он спросил у притихшего, подавленного ложью друга Володи:

— Больше ничего не можешь добавить? Может, как он был одет, вспомнишь? Светлые же ночи…

— Нет, ничего не разглядел, — упорно покачал головой Володя. — Только запах помню…

— Запах — не примета, доказательством служить не может, — сказал милиционер. — А дело, понимаю, важное. У нас такого никогда не бывало, чтобы пропадали мальчишки, двое, считай, за один месяц, а тут еще и с тобой такое происшествие, да и с планеристом этим — тоже дело темное: или они сами там чего-то намудрили, или и впрямь ходит по горе какой-то психованный.

Милиционер поднялся, стал застегивать сумку, а Кошмарик, успевший снова забраться в гамак, небрежно так спросил у него:

— А о каких это двух пропавших мальчишках говорили вы, констебль?

— Как о каких? — не понял вначале участковый. — О Котове Кирилле, да о Валентине Разуменко, исчезнувшем два дня назад.