Тайна музыкальной шкатулки

– Успокойся, Кёльге! Я не съем тебя! Я говорила образно!

Припадок закончился, и мальчик резко успокоился. Но не удержался на ногах, рухнул с грохотом. Казалось, кости Кёльге разбились вдребезги, но мальчишка поднялся и теперь с любопытством глядел на Уродинку, нетерпеливо ожидая объяснения.

– Я здесь оказалась из-за этих огрызков, а эта галерея обратная сторона моего волшебного мира, то есть яблоневого сада.

– Объясни, – не понял Кёльге. – Это ведь твои картины? Они прекрасны!

Девочка вымученно улыбнулась.

– Да, мои.

– Но причем тут яблоки?!

– Они прекрасны из-за них.

– Как так?!

Уродинка не сразу ответила. Она села по-турецки прямо на холодный пол. Кёльге подошёл к подружке и уселся рядом.

Девочка собралась с мыслями и начала рассказ:

– Итак, как я создаю картину? Людей я вижу, как плоды в саду. Я захожу в сад и собираю яблоки. Затем высыпаю перед собой. Они такие разные, наливные и не очень, мелкие и крупные, круглые и грушевидные… Одни годны хоть в сказку о Белоснежке, с некоторых можно написать натюрморт и необязательно с самого красивого или наливного. Я чаще выбираю неприметные плоды, с шершавыми "болячками", ведь они и дают приятный сладко-кисловатый привкус. В яблочке находятся значимые черты, те, каких нет у румяных и круглых. Кривоватое яблочко вдохновляет, и я пользуюсь им, выковыриваю болячки, а ведь ему больно. Но оно позволяет себя истерзать, а я карябаю да карябаю. Это доставляет удовольствие. Особенное для меня яблочко становится музой, и, кажется, что оно навсегда будет рядом, я даже привыкаю к нему.

– Это ты так о людях говоришь?! – охнул Кельге.

– Да, – кивнула девочка. – Я дружу с несчастными. Они мои музы. И пока делятся со мной своими горестями, я пишу с них картины. Но мы не можем дружить вечно, если я питаюсь ими…

– И когда они привязываются к тебе, ты бросаешь их, а они становятся еще более несчастными… – тихо добавил мальчик.

– Отламывая их плоть, я одновременно создаю картину, и расту как мастер, но яблочко, то есть человек «погибает». В конце я выжимаю из него все соки, мякоть, и неповторимость неприглядного плода, оставляя лишь огрызок. И пока я уничтожаю его, создавая картину, мне искренне жаль его. Но остановиться я не могу, а яблочку нравится получать боль.

Все заканчивается, когда от плода остается огрызок. Я выбрасываю его в мусорное ведро, то есть оставляю уже надоевшего друга, но он не исчезает, а появляется рядом с написанной картиной в виде огрызка-черепа! На картине он счастливый, но рядом маячит его «труп»! Мне страшно его видеть!

– Так не смотри! – пожал плечами Кёльге.

– Я старалась, но все равно ищу проклятые яблочки. Без них писать картины трудно, и я не могу остановиться. Ищу и ищу плоды. Может, и покрасивее, может, не такие страшненькие, это уже как чутьё подскажет. Но каждый раз, натыкаясь на очередное яблочко-музу, я хочу верить, что оно последнее. Но с каждым разом, эта вера исчезает. Мысли трезвеют, я становлюсь жёсткой, но картины все превосходнее. И, в конце концов, эта игра, начала пугать меня. Я устала от бесконечного круговорота вдохновляющих яблок. А иногда они сами меня находят! Несчастные людишки липнут ко мне, чтобы испытать боль.

– То есть пока ты ешь яблоко – начинаешь дружбу с несчастным – и параллельно рисуешь картину? Бедолага привязывается к тебе, но ты пользуешься им, а когда от него остаётся, образно говоря, огрызок, картина завершена, но «друг» тебя больше не интересует?

– Да.

– То есть, с красивых яблок нельзя написать красивую картину? Странно так!

– Счастливые людишки (красивые наливные яблочки) такие скучные и банальные. Что с ними делать?! Про них давно все написано и нарисовано, а вот несуразные и с шероховатыми болячками на шкурке – самый смак! Самый интересный вариант!

– Да ты просто чудовище! Поэтому ты со мной дружишь? – спросил опешивший Кёльге. – Я прыщавый и шероховатый. С меня можно написать картину, потом ты меня кинешь, но я буду вечно жить в качестве яблочного огрызка-черепа. Неплохо.

Уродинка молчала.

Друг говорил правду. Она опять нашла шероховатое яблочко и действительно уже приметила рисунок. Даже в животе буркнуло от голода. Точнее в голове. Вожделение к болезненным плодам не истребят даже дельфины на небе. Они и не заметили, что у их больной, то есть избранной, началось обострение. Она приметила новую жертву и готова ее поглотить, но им, видимо, все равно. Это и понятно: смрадный, прыщавый Кёльге никому не нужен кроме нее. Она нарисует его и бросит, как других одиноких бедняг. Девочка не умела искренне дружить, а лишь использовала других ради творчества.

– А как же твой волшебный мир?! – спросила она.

– Мой?

– Ага, покажи его. Я ведь познакомила тебя со своим, теперь твоя очередь. Надо выбираться отсюда, пока от тебя не остался огрызок.

Она усмехнулась и поднялась, но Кёльге не собирался вставать.

– Не надо никуда ходить. Мой мир здесь. Возле твоего. Гляди.

Мальчик указал на галерею, и она превратилась в зеркальную комнату.