Тайна на дне колодца

И я увидел, что вовремя взялся за ум. Ко мне предъявляли больше требований. Но и я сам предъявлял больше требований к себе.

Я не рассказал, что сейчас же после революции наша частная гимназия перешла в государственную собственность и уже не называлась Стельмашенковской, а просто Девятой гимназией. Всего до революции в Киеве было восемь государственных гимназий, и все они назывались по номерам: от первой по восьмую, а теперь к ним присоединилась еще и девятая. А потом, когда была образована единая трудовая школа, наша гимназия, как и все остальные, была переименована в трудовую школу-семилетку, номер сейчас уже не помню какой.

Теперь часто приходилось слышать, что нашим ребятам трудней учиться, чем прежним. Это не совсем так. В дореволюционной гимназии помимо обязательных немецкого и французского языков изучались еще церковнославянский, древнегреческий и латинский (то есть древнеримский) языки. Изучать эти так называемые мертвые языки было дело муторное, так как ни на минуту не оставляла мысль, что ни к чему учить языки, на которых говорили тысячу или две тысячи лет назад, а теперь уже никто и не говорит нигде. Многие не выдерживали постоянной зубрежки и уходили из гимназии, или их исключали за неуспеваемость. Русское правописание тогда было гораздо сложней теперешнего. Звук «е» обозначался тогда не только буквой «е», но еще и буквой «ять», которая писалась на манер твердого знака с палочкой впереди, но произносилась в точности так же, как буква «е». И вот в одних словах нужно было писать «е», а в других почему-то «ять». И не было никакого правила, по которому можно было бы определить, какую букву нужно писать: «е» или «ять». Слова, в которых писалась буква «ять», нужно было просто запомнить, а их было столько же или почти столько, как и тех, в которых писалась буква «е». Таким образом, в памяти надо было держать чуть ли не весь словарь. Вместо одной буквы «и» тоже было две, даже три, то есть «и» простое, как пишут теперь; кроме него, было «и» с точкой, как в немецком или французском языках, и еще буква «ижица», похожая на перевернутую вверх ногами букву «л». Кроме буквы «ф», была еще «фита». Произносилась она точно так же, как «ф», но в некоторых словах почему-то нужно было писать «фиту». И еще в конце каждого слова, кончавшегося твердой согласной, нужно было писать твердый знак.

Со всеми этими грамматическими излишествами покончила только революция. Советская власть сразу отменила и букву «ять», и «и» с точкой, и «фиту», и «ижицу», и твердый знак в конце слов. Многие грамматические правила были упрощены. Изучение церковнославянского языка, так же как древнегреческого и латинского, было отменено. Закон Божий тоже был отменен. То есть упразднены были предметы, требовавшие не понимания, а одной лишь зубрежки, и в этом было огромное облегчение. Правда, тому, кто уж очень разленился или слишком отстал, все равно было трудно, но все-таки, как говорится, жить было можно. Как вспомнишь, бывало, что теперь уже не нужно ломать голову, какую букву писать, «е» или «ять», так сразу на душе становилось легче.

Я не рассказал также, что, пока длилась война империалистическая, а потом Гражданская, продукты и вообще все товары дорожали и дорожали. Разные торгаши, лавочники, спекулянты пользовались тем, что товаров было мало, и все время поднимали цены на них. Дошло до того, что коробка спичек, которая стоила копейку, стала продаваться за рубль, а потом и за сто рублей, а потом и за тысячу. Тысяча рублей была в те времена самая мелкая монета или, вернее сказать, самая мелкая купюра, и называлась она уже не «тысяча рублей», а просто «кусок». Если предмет стоил десять тысяч рублей, то говорили, что он стоит десять «кусков», а если стоил сто тысяч рублей, говорили — сто «кусков». Счет на «куски» держался, однако, недолго, так как цены росли с бешеной скоростью, и вместо тысяч рублей в ход пошли миллионы, которые называли «лимонами» для легкости, так сказать, произношения. Уже такие «мелкие» купюры, как тысяча рублей, и употреблять было нельзя, поскольку, чтобы уплатить за коробку спичек, скажем, миллион, потребовалась бы тысяча бумажек по тысяче рублей (каждый знает, что миллион — это тысяча тысяч). Отсчитать тысячу бумажек по тысяче рублей и не сбиться со счета было не такое простое дело. Эти бумажки не уместились бы ни в кошельке, ни в бумажнике, а разве что в саквояже или в мешке. Поэтому тысячерублевые бумажки просто вышли из употребления, как до этого перестали употреблять бумажки достоинством в рубль, десятку или сотню рублей. Теперь самая мелкая денежная бумажка стала — миллион, по ценности равная чему-то вроде теперешней копейки.