Тайна на дне колодца

— Сейчас, говорит, безработица.

— Какая безработица? — махнул рукой Женя. — Сейчас транспорт развивается. Мы закупаем паровозы в Швеции. Получаем новые сормовские паровозы. В депо требуются кочегары, машинисты, помощники машинистов.

— Хорошо, что ты сказал. Надо будет сказать ему, — ответил я.

— Мамуся, — обратился Женя к матери, — Коля собирается снять научную кинокартину “Алгебра в два счета для дураков”. Он поможет мне одолеть эту науку.

— А вы хорошо учились по алгебре в школе? — спросила Мария Гавриловна.

— Хуже некуда! — ответил я. — Но это как раз и ценно, потому что я теперь знаю, на чем обычно спотыкаются изучающие этот предмет. А вообще — это не наука, а, как говорил Манилов Чичикову, в некотором роде совершенная дрянь, чепуха, выдуманная, чтоб пугать маленьких детей. А взрослому человеку надо только растолковать, в чем секрет фокуса, глядишь — и самого фокуса нет: просто ловкость рук, мыльный пузырь, просто фу-фу, как говорил Чичиков.

— Это ты уж загнул, — сказал Виктор. — Про мыльный пузырь Чичиков не говорил.

— Но про фу-фу говорил?

— Про фу-фу говорил. Это точно, — согласился Виктор. — И еще он говорил: “Какой же русский не любит быстрой еды?”

Этой шуткой он до слез рассмешил Марию Гавриловну, которая только и делала, что подсовывала нам чего-нибудь поесть, и, казалось, была очень довольна, что мы с Виктором уписывали все с истинно студенческим аппетитом.

О многом мы болтали в тот вечер. Прощаясь, Мария Гавриловна просила нас с Виктором приходить. И это была не просто вежливость.

Я возвращался в студенческое общежитие, где тогда жил, и у меня было такое чувство, словно я возвращаюсь из своего прошлого, из своего детства, куда так неожиданно для себя вдруг попал.

ТАЙНА

Обычно по субботам я приезжал на воскресенье домой. И не только для того, чтобы побыть с родными, но и, как говорится, в рассуждении, чего бы покушать, потому что жили мы с братом на одну стипендию. На одну в буквальном смысле слова, так как стипендию получал только я. В те времена стипендиями обеспечивали не всех студентов подряд, а лишь членов профсоюзов, рабочих с производственным стажем, беднейших крестьян, так называемых незаможников. Брат же ни под одну из этих категорий не подходил.

На этот раз у меня еще была цель: поговорить с отцом относительно появившейся возможности поступить работать на железную дорогу. Я не знал, как приступить к этому разговору, потому что отец не любил, когда его, как он выражался, начинали учить жить. В эту субботу к тому же отец явился домой с новыми проклятиями по адресу своего постоянного невезения. На этот раз невезение заключалось в том, что его приятель Демка решил окончательно вернуться к себе в Венгрию. Неодолимая сила уже давно тянула его в родные края. Распадался, таким образом, еще один процветавший “художественный ансамбль”. Подыскать замену такой бесшабашной головушке, как Демка, по всей очевидности, было трудно.

Я подождал, когда отец понемногу угомонится, и начал разговор издалека.

— Тебе Мария Гавриловна велела кланяться, — говорю.

— Какая Мария Гавриловна?

— Зотова.

— А, это у которой с сыном что-то случилось?

— Ничего, — говорю, — с ним не случилось. Объехал на пароходе полсвета, теперь на железной дороге работает кочегаром. Доволен. На паровозе, говорит, лучше. Не то что в море!

— Да уж, конечно.

— Только не каждого туда и берут, — говорю. — Я, помню, хотел на железную дорогу хотя бы путевым ремонтным рабочим устроиться, — не взяли. Сказали, что только членов профсоюза железнодорожников принимают. Это законно, по-твоему? Чтоб стать членом профсоюза железнодорожников, надо на железной дороге поработать, а чтоб поработать на железной дороге, надо членом профсоюза железнодорожников быть. Заколдованный круг!

— Ну, на железной дороге свои правила, — сказал отец. — У членов профсоюза железнодорожников привилегии. Бесплатный проезд, например. Напринимай всех в профсоюз, а потом катай всех бесплатно!

— Ну и получили пилюлю! — говорю. — Паровозов в Швеции накупили. Машинисты требуются, кочегары, а их нет. Вот и стоят паровозы без дела…

— Какая чепуха!

— Вот тебе и чепуха! — говорю.

Мать вмешалась.

— Ты бы пошел, — говорит. — Хотя, — она махнула рукой, — тебя не возьмут.

— Это почему же? — вскинулся отец.

— От тебя винищем за версту разит. Разве пьянице паровоз доверят?

— Какой же я пьяница? Если выпью когда, то разве что для компании.

— Все алкоголики так говорят.

— Ну вот: я уже алкоголик! Я член профсоюза железнодорожников. Меня не имеют права не взять.

— Какой же ты член?

— У меня профсоюзный билет есть.

— Так там уже забыли, что у них такой член. Ты и членских взносов не платишь.

— Я безработный. Имею право не платить.

В общем, разговорная машина была пущена в ход, и в конце концов уже не мать говорила, что отцу надо на паровоз идти, а отец матери.