Тайна "Найтингейла"

Далглиш действительно знал. И хотя считал, что вряд ли можно узнать что-то новое от сестры Гиринг, все же заставил ее еще раз припомнить все подробности того трагического наглядного урока. Но ничего нового ему извлечь не удалось. Все это было страшно, жутко, кошмарно, ужасно, невероятно. Она никогда в жизни этого не забудет.

Тогда Далглиш перевел разговор на смерть Фаллон. И тут сестра Гиринг преподнесла ему сюрприз. Она была первой подозреваемой, кто представил алиби, во всяком случае, она явно надеялась, что это можно рассматривать как алиби, и потому с вполне понятным удовлетворением изложила следующее. С восьми часов вечера до начала первого ночи она принимала у себя в комнате гостя. Застенчиво и неохотно она назвала его имя. Это был Ленард Моррис, главный фармацевт больницы. Она пригласила его на ужин, в сестринской кухне на четвертом этаже приготовила простое блюдо — спагетти по-болонски, и в восемь часов, вскоре после его прихода, подала ужин в своей комнате. Они были вместе все эти четыре часа, кроме тех нескольких минут, когда она выходила на кухню за приготовленным блюдом, и пары минут около полуночи, когда он выходил в туалет, и еще такого же промежутка времени чуть раньше, когда она, оставив его в комнате, выходила с той же целью. Все остальное время они находились в поле зрения друг друга. Она пылко добавила, что Лен — то есть мистер Моррис — с большим удовольствием подтвердит ее рассказ. Лен наверняка очень хорошо запомнил время. Как фармацевт он точен и аккуратен в деталях. Единственное, что представляло затруднение — это то, что его нет сейчас в больнице. Около девяти утра он позвонил в аптеку и сказал, что плохо себя чувствует. Но он будет на работе завтра, она в этом уверена. Лен не любил брать отгулы.

Далглиш спросил, в какое время он действительно покинул Дом Найтингейла.

— Ну, я думаю, вскоре после полуночи. Я помню: когда мои часы пробили двенадцать, Лен сказал, что ему уже пора уходить. Минут через пять мы вышли, спустились вниз по черной лестнице — той, которая идет от квартиры главной сестры. Дверь я оставила открытой: Лен забрал свой велосипед там, где оставлял его, и я проводила его до первого поворота. Погода, правда, не располагала к прогулкам, но нам надо было обсудить еще один-два вопроса по работе — Лен читает лекции по фармакологии на втором курсе, — а мне хотелось немного подышать воздухом. Потом Лен не захотел, чтоб я возвращалась одна, и дошел со мной до двери. Было, наверное, четверть первого, когда мы окончательно расстались. Я вошла в дом через вход главной сестры и заперла дверь за собой. Сразу прошла в свою комнату, отнесла посуду на кухню, помыла, потом пошла в ванную и без четверти час была в постели. Я не видела Фаллон весь вечер. И ничего не знала до тех пор, пока сестра Ролф не ворвалась ко мне и не разбудила меня известием, что Дэйкерс обнаружила Фаллон в постели — мертвой.

— Итак, вы выходили и возвращались через квартиру мисс Тейлор. Значит ли это, что ее дверь оставалась незапертой?

— Да, конечно! Главная сестра всегда оставляет ее незапертой, когда уезжает. Она знает, что нам удобнее пользоваться ее лестницей, подальше от посторонних глаз. Мы же все-таки взрослые женщины. Нам не запрещается принимать гостей у себя в комнате, но как-то не очень приятно провожать их, проходя через все здание, где каждая ученица будет с любопытством пялить на вас глаза. И очень хорошо, что главная сестра понимает это. По-моему, она даже свою гостиную оставляет незапертой, когда не ночует в Найтингейле. Наверно, для того, чтобы сестра Брамфетт могла воспользоваться ею, если захочет. Кстати, к вашему сведению, Брамфетт — это что-то вроде спаниеля у главной сестры. Видите ли, большинство главных сестер держат собачек. А у Мэри Тейлор есть Брамфетт.

Злая циничность этих слов была столь неожиданна, что Мастерсон рывком поднял голову от своих записей и уставился на сестру Гиринг так, словно она была этаким сереньким кандидатом в депутаты, в котором вдруг открылись неожиданные способности. Однако Далглиш и ухом не повел.

— А сестра Брамфетт пользовалась квартирой мисс Тейлор прошлой ночью? — спросил он.

— В полночь-то?! Только не Брамфетт! Она всегда ложится рано, если, конечно, не шатается по городу с главной сестрой. Обычно уже в десять пятнадцать она готовит себе последнюю чашку чаю. И во всяком случае, прошлой ночью ее вызывали. Позвонил мистер Кортни-Бриггз и попросил ее прийти в платное отделение и принять одного больного из операционной. Я думала, все уже знают. Это было как раз около двенадцати.

Далглиш спросил, видела ли она сестру Брамфетт.

— Я — нет, а мой друг видел. Мой друг Лен. Перед нашим уходом он выглянул за дверь посмотреть, нет ли кого в коридоре, чтобы проскочить в одно место, и увидел, как Брамфетт, закутанная в плащ и с этой своей старой сумкой, спускалась вниз по лестнице. Было совершенно ясно, что она выходит из дому, и я догадалась, что ее вызвали в отделение. С Брамфетт всегда так случается. И заметьте, в этом она сама отчасти виновата. Чрезмерная добросовестность.