Что правда, то правда: Эхнатон при всей своей кажущейся мягкотелости иной раз был способен на поступки. Не зря он снискал себе славу реформатора. Вот заставил всех поклоняться новому богу, затеял построить новую столицу и построил, подготовил указ о единой дисциплине для всех провинций, что, по его мнению, укрепит страну. Одного не любил Эхнатон — военных походов. Им он предпочитал охоту, а еще более — занятия поэзией. Царю не нужны были придворные стихотворцы, он сам сочинял оды, которые Нефертити слушала не без удовольствия. Пожалуй, больше всего в нем ее и привлекали склонность к творчеству, к романтике да еще та решительность, с которой он иногда утверждал собственную волю, невзирая на мнение жрецов и вельмож. Когда фараон проявлял твердость духа — и супруга его чувствовала себя в безопасности, трон под ней не шатался, и она могла смело вмешиваться в государственные дела, что считала своим долгом. Все деяния Нефертити были разумны, и за это она была почитаема не только народом, но даже завистниками-вельможами, она это точно знала.
Очнувшись от размышлений и еще раз внимательно оглядев себя в зеркале, Нефертити приказала унести все светильники, кроме двух самых маленьких. Потом подошла к окну и долго смотрела на луну, от которой проливался на землю умиротворяющий свет. Обращаясь к владычице неба, Нефертити прошептала:
— О, великая Нут! Твои звезды сияют, как искры священного огня. Ниспошли покой моей душе, не гаси мою звезду счастья.
Небо молчало и дышало покоем. Нефертити легла. Засыпая, она подумала: «Это Эйе виноват. Его странные намеки растревожили меня. А все же что он хотел сказать, но так и не решился?»