Тайна "немецкого золота"

Союзников России особенно волновала проблема, как удержать ее в войне. «Те из нас, кто питал надежду, что русская революция упрочит и вновь оживит боевую мощь России в последней войне, — писал позднее английский премьер-министр Ллойд Джордж, — с течением времени весьма неохотно пришли к сознанию того, насколько не поддается учету ход развития революции»[254]. Оценивая шансы тех, кто мог бы повлиять на этот ход, английский премьер-министр с сожалением признавал, что единственно действительно сильная личность, вознесенная русской революцией, была больше заинтересована в свержении существующего общественного строя, чем в поражении немцев. «Вскоре после того как разразилась революция, тень огромной фигуры Ленина начала подниматься над горизонтом, — писал Ллойд Джордж. — Впервые она упала на покрытый зеленый стол на Даунинг-стрит в виде донесения сэра Джорджа Бьюкенена»[255]. В этом донесении 30 апреля 1917 г. английский посол в Петрограде выражал большую тревогу по поводу «подрывной роли» вернувшегося в Россию Ленина и неприятия к нему мер со стороны Временного правительства. Последнее, по его словам, все еще держится выжидательной позиции и предпочитает, чтобы инициатива в отношении Ленина исходила от народа. «Милюков, с которым я как-то говорил по этому вопросу, сказал, что возмущение народа против Ленина растет, и что войска готовы арестовать его, когда правительство отдаст об этом приказ, но что последнее не хочет ускорять событий из опасения вызвать гражданскую войну, — сообщал далее Бьюкенен. — Я сказал ему, что для правительства наступила пора действовать, и что Россия никогда не выиграет войны, если Ленину будет разрешено продолжать возбуждать солдат к дезертирству, к захвату земли и к убийствам. Он ответил, что правительство выжидает лишь психологического момента, который, по его мнению, не за горами»[256].

«Господа министры» Временного правительства, находясь в глубоком убеждении, что Ленин — германский агент и что его возвращение в Россию связано с интересами германского генерального штаба, тем не менее не решались на принятие против него репрессивных мер не только потому, что в их распоряжении еще не было каких-либо доказательств «государственной измены» вождя большевиков; и даже не потому, что могли натолкнуться на противодействие Петроградского Совета, под влиянием которого находился столичный гарнизон. Мешал в первую очередь крайне неблагоприятный экономический фактор: в глазах народных масс все более очевидным представал крах народного хозяйства под влиянием войны. Угрожающие сведения о разрухе и тяжелом продовольственном положении не сходили со страниц газет. Министр финансов М. И. Терещенко публично признавал, что государственный долг России уже приблизился к 40 миллиардам рублей, что, оказывается, по окончании войны придется платить одних процентов два с половиной миллиарда ежегодно[257]. И потому не только солдаты и рабочие, но и широкие обывательские круги начинали все более недоверчиво относиться к политике Временного правительства, призывавшего к новым жертвам во имя интересов революционной России. 8 мая 1917 г. историк С. Б. Веселовский отметил в своем дневнике: «В газетах — призывы и угрозы Временного правительства оказать давление на союзников. Со стороны людей, подкупленных Германией, это понятно, т. к. может повести к разрыву с союзниками, но ведь и добросовестные, доморощенные идиоты, а, главное, есть публика, которая верит этому бреду и принимает его за чистую монету»[258].