Тайна одной саламандры, или Salamandridae

Дмитрий Миропольский Тайна одной саламандры, или Salamandridae

* * *

Бледно-зелёное —

Выпьешь

И станешь прозрачным,

Словно вода…

Если б такое найти лекарство!

Исикава Такубоку, ХХ век

Кто сказал, что бамбук

Гнётся под снегом?

Когда бы коленца гнуться могли,

Разве он зеленел бы зимой?

Верно, в морозы стоек один лишь бамбук,

Непреклонный, духом прямой.

Вон Чхонсок, XIV век

Всех же дней Мафусаила было

девятьсот шестьдесят девять лет;

и он умер.

Пророк Моисей, XIII век до н. э.

Глава I

В очередной день приближённого значения числа пи майор Одинцов готов был кого-нибудь убить…

…и на роль жертвы уверенно претендовал Дефорж, который появился неожиданно и вконец угробил Одинцову настроение рассказом о психах и покойниках. Но первым всё-таки начал Мунин: двадцать пятого августа насчёт числа пи заикнулся именно он.

– Ты полегче, – посоветовал тогда Одинцов. – Это мы уже проходили, хватит.

Они действительно это уже проходили. Причём дважды за последние полгода.

Дату четырнадцатое марта во многих странах коротко записывают в обратном порядке: сначала месяц, потом день – 3.14, как первые знаки знаменитой константы. Шутники-программисты объявили четырнадцатое марта днём числа пи. Нынешней весной в этот день Одинцова с Муниным едва не убили, а потом преследовали, похищали, пытались убить снова… Они чудом спаслись – только благодаря тому, что сумели разгадать тайну трёх российских государей, – и потом два месяца поправляли здоровье в госпитале.

Двадцать второе число седьмого месяца можно записать как 22/7, двадцать две седьмых. Результат этого деления – 3.14, поэтому июльскую дату назвали «днём приближённого значения числа пи». После госпиталя Одинцову и Мунину казалось, что все бури позади. Но двадцать второго июля накатила новая волна, и жизнь компаньонов снова зависела от разгадки тайны двух древних реликвий, а смерть опять шла по пятам…

Двадцать пятого августа о занятном совпадении вспомнил Мунин. Что ж, очередной день, связанный с числом пи, действительно не задался, и доконал его рассказ Дефоржа.

Советуя Мунину не шутить с нумерологией, Одинцов как в воду глядел – причём в буквальном смысле: он любовался в бинокль на гладь Сиамского залива. Море играло всеми оттенками синего цвета. Чем дальше от берега, тем сочнее становились краски, бирюза резко переходила в лазурь и ультрамарин, а над горизонтом стояли облака – такие же белые, как пляжный песок под ногами Одинцова.

Когда Мунин с Кларой подошли к соседним шезлонгам, Одинцов оторвался от бинокля и окинул взглядом сдобную фигуру подружки своего компаньона. Клара спрятала под широкополой шляпой коротко стриженную рыжую голову и нацепила на нос большущие тёмные очки, но легкомысленный чёрный купальник не скрывал ни прелестей девушки, ни разноцветных татуировок на её молочной коже.

По рукам Клары змеились готические надписи. Левое бедро охватывала кружевная чулочная подвязка, изображённая в мелких деталях. Правая нога от ступни почти до колена была увита виноградной лозой. Пирсинг в пупке поблёскивал каплей росы на лепестке алой розы, стебель которой уходил под бикини, дразня фантазию. По плечам распластали крылья пёстрые бабочки.

Изучить эту живопись Одинцову помешал Мунин.

– Ева ещё спит? – спросил он.

Одинцов кивнул и снова уставился в бинокль. Он с Евой и Мунин с Кларой прилетели в Таиланд накануне, к вечеру добрались на остров Чанг и для начала решили хорошенько отоспаться, а заодно привыкнуть к смене часовых поясов.

Два их бунгало стояли поодаль от прочих таких же белых одноэтажных домиков, которые рядами выстроились вдоль узкой полоски пляжа. Каждый домик – непритязательный на вид, с крышей из декоративного тростника – внутри скрывал просторные апартаменты класса люкс. Бoльшая часть отеля сейчас пустовала: конец августа в тропиках – сезон дождей, хотя с погодой компаньонам повезло.

Утром Одинцов поднялся первым и не стал будить Еву. После душа он прошлёпал босыми ногами по глянцевому деревянному полу в холл – с баром и кухней, где уютно пахло тиковым деревом. Сварил себе кофе, съел пару бананов и вышел на белый песчаный пляж, начинавшийся сразу за порогом.

До тридцатиградусной жары было ещё далеко, но песок уже высох после ночного дождя, и тёплая вода в море напоминала бульон. Одинцов понырял, отплыв подальше от берега – туда, где прохладнее. Он успел вернуться, смыть соль под душем и снова выйти на пляж, когда Мунин с Кларой наконец продрали глаза и устроились в соседних шезлонгах.