Тайна Ольги Чеховой

— Завтра я возвращаюсь в Англию — в свой театр-студию. Но боюсь, я там не удержусь надолго — военный ветер унесет меня в Новый Свет.

— Какой военный ветер? Никто пока не воюет!

— Сегодня не воюет, а завтра будет.

— Откуда ты знаешь?

— У меня есть личная щелочка, за которой я вижу будущее. И я вижу, как море крови заливает Европу! Вижу Европу без меня.

— Ах, Мишка, вечно ты со своими выдумками! — вмешалась Баба Лулу. — Чего стоим? Пошли лучше на кухню чай пить!

Миша против чая возражать не стал, подхватил одной рукой Ксению, другой — Оленьку и бегом пустился на кухню, по дороге который раз спрашивая, где Адочка. Все расселись вокруг большого стола, специально купленного Оленькой на блошином рынке для семейных трапез. Баба Лулу выставила на стол блюдо с блинчиками — оно у нее всегда было в запасе, на всякий случай, и Миша опять спросил, где же все-таки Адочка.

— Понятия не имею, — ответила наконец Оленька. — Ей уже восемнадцать лет, и она никого не слушается. Накрасилась, расфрантилась, подхватила Маринку и убежала неизвестно куда и с кем.

— Что значит — неизвестно с кем?

— На углу их ожидал черный «опель». Они впорхнули в него и уехали.

— А когда вернутся?

— Спроси меня что-нибудь полегче.

— То есть ты ею совсем не управляешь?

— Совсем не управляю. Но Баба Лулу все же кое-что может. Пока.

— Это ужасно. Я боюсь, ей угрожает большая опасность.

— В каком смысле?

— А в том смысле, что мне выдали вот этот документ! — Миша вытащил из кармана книжечку, на переплете которой была выгравирована буква «J». — Мой новый аусвайс.

— Что это значит? — прошептала Оленька, уже начиная понимать, куда Миша клонит.

— «J» значит «Юде», то есть еврей, — пояснил Миша. — А дочь еврея тоже еврей. Мое имя теперь — Михаэль-Израиль, видишь? А Адочкино будет Ольга-Сарра.

— Не смей! — вспыхнула Оленька. — Она не твоя дочь, а моя!

— Немецкое правительство в такие тонкости не вдается, — усмехнулся Миша, подцепляя вилкой еще один блинчик. — А блинчики у вас, как всегда, восхитительные, прекрасная Елена.

— Ты всегда скажешь что-нибудь приятное, — улыбнулась польщенная Баба Лулу. — Я уже забыла, что меня когда-то так называли.

— Вы забыли, а я нет! Скажите, мы можем переночевать эту ночь у вас? — спросил Миша. — Вот и отлично! Значит, утром я смогу поговорить с Адочкой. — И, краем глаза заметив, что Оленька многозначительно переглянулась с матерью, ужаснулся. — А что, она может и до утра не прийти?

— Бог с тобой, Мишка, — замахала на него руками Баба Лулу, — что ты такое выдумываешь! Идите лучше в гостевую комнату, там постель перестелить надо, а у нашей горничной отгул.

И картинно принялась собирать тарелки, давая понять всем присутствующим, что уже поздно и пора спать.

Миша охотно перехватил мяч и включился в игру, на что он с ранних лет был большой мастер:

— Иди, Ксюша, перестилать постель, а я помогу нашей прекрасной Елене помыть тарелки, раз у ихней горничной отгул.

Удивительно было смотреть, как внезапно он преобразился: спина сгорбилась, руки задрожали, ноги зашаркали, а лицо! — что стало с его лицом?! Он выглядел лет на семьдесят, не меньше. Выхватив из рук Бабы стопку тарелок и хромая, Мишка понес их к раковине. Ну как на него можно было сердиться? Оленька и не стала сердиться — до нее вдруг дошло, что он пришел прощаться всерьез. Это ее испугало. Он много раз уезжал то в Париж, то в Ригу, но никогда не прощался так окончательно.

Оленька

Этой ночью она долго не могла заснуть. Честно говоря, ее мало интересовали законы, принятые недавно правительством Германии — она давно смирилась с идеей мировой несправедливости и с собственным против нее бессилием. Что ж, всегда есть группы населения, которые страдают от несправедливости, но ей, Оленьке, не дано исправить их судьбы. Однако вчера Мишин новый паспорт с выгравированной на обложке буквой «J» привел ее в ужас. Ведь только она знает, что Миша никогда не проявлял отцовской любви к Адочке, — официально он числится ее отцом, она сама позаботилась об этом, оформляя дочке немецкое гражданство. Тогда безотцовщина казалась ей самым страшным наказанием. Кто мог предвидеть, во что выльется нацистская антиеврейская пропаганда? Разве что великий мудрец граф Гарри Кесслер. Напрасно она вполуха слушала его пророческие предсказания, а ведь могла бы, могла бы понять, какие угрозы готовит ей будущее. А теперь уже настоящее.

Наутро пришло решение, осталось только его осуществить. И, едва проснувшись, еще до начала съемок Оленька позвонила Полине Карловне и сказала, что им нужно срочно встретиться, чтобы решить проблему протекающей канализации, — это было условное кодовое название чрезвычайной ситуации. За долгие годы сотрудничества Полина Карловна привыкла доверять Оленьке — если та назвала ситуацию чрезвычайной, значит, такой и была. Отложив все дела в сторону, она помчалась на свидание, назначенное Оленькой в ее любимом кафе «Капульский» на Курфюрстендам.