Тайна отца Брауна

– Я знаю, к чему вы клоните, – хмуро сказал Фламбо. – Но это подозрение, как и все прочие, разбивается об одну мелочь – отсутствие оружия. Его могли убить чем угодно, как вы сказали, даже его орденской перевязью, но ведь надо объяснить не только, как его убили, но и как застрелили. А вот этого-то мы объяснить не можем. Хедвигу самым безжалостным образом обыскали – по правде сказать, она вызывала немалые подозрения, хотя ее дядей и опекуном оказался коварный старый гофмейстер Пауль Арнольд. Она была девушка романтичная, поговаривали, что и она сочувствует революционному пылу, издавна не угасавшему в их семье. Однако романтика романтикой, а попробуй всади пулю человеку в голову или в челюсть без помощи пистолета или ружья. А пистолета не было, хотя было два выстрела. Вот и разгадайте эту загадку, друг мой.

– Откуда вы знаете, что выстрелов было два? – спросил маленький священник.

– В голову попала только одна пуля, – ответил его собеседник, – но перевязь тоже была пробита пулей.

Безмятежно гладкий лоб отца Брауна вдруг прорезали морщины.

– Вторую пулю нашли? – требовательно спросил он.

Фламбо опешил.

– Что-то не припомню, – сказал он.

– Стойте! Стойте! Стойте! – закричал отец Браун, необычайно удивленный и озабоченный, все сильней морща лоб. – Не сочтите меня за невежу. Дайте-ка я все это обдумаю.

– Сделайте одолжение, – смеясь, ответил Фламбо и допил пиво.

Легкий ветерок шевелил ветви распускающихся деревьев, гнал белые и розовые облачка, отчего небо казалось еще голубей и все вокруг еще красочней и причудливей. Должно быть, это херувимы летели домой, к окнам своей небесной детской. Самая старая башня замка, Башня Дракона, возвышалась нелепая, точно огромная пивная кружка, и такая же уютная. А за ней насупился лес, в котором тогда лежал убитый.

– Что дальше стало с этой Хедвигой? – спросил наконец священник.

– Она замужем за генералом Шварцем, – ответил Фламбо. – Вы, без сомнения, слышали, он сделал головокружительную карьеру. Он отличился еще до своих подвигов при Садовой и Гравелотте. Он ведь выдвинулся из рядовых, а это очень большая редкость даже в самом крохотном немецком…

Отец Браун вскочил.

– Выдвинулся из рядовых! – воскликнул он и чуть было не присвистнул. – Ну и ну, до чего же странная история! До чего странный способ убить человека… но, пожалуй, никаких других возможностей тут не было. И подумать только, какая ненависть – так долго ждать…

– О чем вы говорите? – перебил Фламбо. – Каким это способом его убили?

– Его убили с помощью перевязи, – сдержанно произнес Браун. И, выслушав протесты Фламбо, продолжал: – Да, да, про пулю я знаю. Наверно, надо сказать так: он умер оттого, что на нем была перевязь. Эти слова не столь привычны для слуха, как, скажем: он умер оттого, что у него был тиф…

– Похоже, у вас в голове шевелится какая-то догадка, – сказал Фламбо, – но как же быть с пулей в голове Отто – ее оттуда не выкинешь. Я ведь вам уже говорил: его с легкостью могли бы задушить. Но его застрелили. Кто? Как?

– Застрелили по его собственному приказу, – сказал священник.

– Вы думаете, это самоубийство?

– Я не сказал: «по его воле», – возразил отец Браун. – Я сказал: «по его собственному приказу».

– Ну хорошо, как вы это объясняете?

Отец Браун засмеялся.

– Я ведь сейчас на отдыхе, – сказал он. – И никак я это не объясняю. Просто эти места напоминают мне сказку, и, если хотите, я и сам расскажу вам сказку.

Розовые облачка, похожие на помадки, слились и увенчали башни золоченого пряничного замка, а розовые младенческие пальчики почек на деревьях, казалось, растопырились и тянулись к ним изо всех сил; голубое небо уже по-вечернему лиловело, и тут отец Браун вдруг снова заговорил.

– Был мрачный, ненастный вечер, с деревьев еще капало после дождя, а траву уже покрывала роса, когда князь Отто Гроссенмаркский поспешно вышел из боковой двери замка и быстрым шагом направился в лес. Один из бесчисленных часовых при виде его взял на караул, но он этого не заметил. Он предпочел бы, чтобы и его сейчас не замечали. Он был рад, когда высокие деревья, серые и уже влажные от дождя, поглотили его, как трясина. Он нарочно выбрал самый глухой уголок своих владений, но даже и здесь было не так глухо и пустынно, как хотелось бы князю. Однако можно было не опасаться, что кто-нибудь не в меру навязчивый или не в меру услужливый последует за ним по пятам, ведь он вышел из замка неожиданно даже для самого себя. Разряженные дипломаты остались в замке, он потерял к ним всякий интерес. Он вдруг понял, что может обойтись без них.