— Да на горле прогорел. Здесь, на Ямской, у братца остановился. Ему бы схорониться, посидеть какое время или подальше лыжи навострить. А он простодырая душа. Чуть деньги появились, сразу в кабак. Загулял, стал всех поить. А у нас, сам понимаешь. Везде глаза и уши. К вечеру донесли. Взяли тёплого. Ночь в карцере проспал, наутро одыбался, испугался, сразу же всё рассказал. Поехали к брату. Там золото в пластинах. Четыре пластины, каждая по пуду. Да ещё драгоценности разные, целый мешок, девять килограмм. Кается, сознался, что Агафона убил, — и, уже как можно тише, убедившись, что его не слышат женщины, зашептал: — Из ревности. Видел и не раз, что Агафон с Пелагией… А про пластины и драгоценности вроде бы не знал. Когда зарубил, только тогда увидел, какой куш в руки привалил. Тоже испугался. Золото спрятал, а тело в воду, Чабджара покормил. Когда понял, что мы дело раскручиваем, сразу в бега. Клянётся, плачет, говорит, что золото не его, а Агафона. Как ты думаешь, правду говорит?
— Не знаю… — в раздумье ответил Сергей, но тут же, как будто очнувшись, спросил: — А что это меняет?
— Как что?! Если убил Агафона только из-за ревности, посидит в тюрьме два-три года. За то, что помог нам Агафона «поймать», я за него словечко замолвлю. Кивалин заступится. Может, в ссылку на север отправят, всё не смерть. Дело поставим так, что Агафон погиб при попытке к бегству. Ты сам докажешь на суде, что Агафон убийца, на твоих глазах товарищи погибли. Залихватов, Миша, Калтан, сын его, Чигирбек.
— Айкын… — сухо добавил Сергей.
— Что Айкын? — не понял Костя.
— Айкын тоже сгорела. Агафон сухостой поджёг. Мы с Улей видели, с перевала. Как она на коне ехала в долине. А её пал накрыл. Кто, как не Агафон, мог в ущелье пожар устроить?
— Вон как! Видишь, сколько на Агафоне смертей висит. И всё это могут на Ивана свалить. Тогда каторга пожизненная. Драгоценности кровью человеческой омытые. Загбой крест узнал, докажет. Да и пластины золотые, наверное, тоже. Через людские души отлиты…
— Так что теперь?
— Теперь? — Костя прищурил глаза. — Всё от Пелагии зависит.
— А она-то здесь при чём?!
— Она — главный свидетель и защитник. Признается, что у ней с Агафоном связь была, — защитит Ивана. Нет, закуют в кандалы.
— Да уж! Вот это дела…
— Что дела? Как ты думаешь, признается Пелагия или нет?
— Не знаю… — задумчиво ответил Сергей. — Какая женщина на себя такой позор примёт? Надо как-то с ней поговорить, сначала подготовить, а уж потом.
— А никто не просит сразу. Время есть, завтра, послезавтра. Пока следствие идёт. Тем более, что она выехала из тайги навсегда?
— Вроде как… только вот, пока не знает, жить где. Хочет к Набоковой, Елене Николаевне. Она у них раньше гувернанткой была. Потом почему-то на прииск ушла.
— Это её Набоков отправил. Сам!
— За что?
— Есть предположение, что он с ней сожительствовал. А потом… от греха подальше.
— Во как! Хорош хозяин прииска.
— Это что! Это только одна сторона медали. Есть нечто другое, более страшное.
— Даже так? И что же?
Костя внимательно посмотрел на друга, предложил присесть:
— Хорошо. Тебе скажу. Но только под большим секретом. Всё равно тебе знать надо.
Он замолчал, обдумывая, как лучше сказать. Прошёлся по комнате, закрыл дверь в зал, вернулся, присел рядом на стул и заговорил как можно тише:
— Громкое дело намечается. Большой шум будет. Не только в городе, но и в уезде.
— Что такое? I Что-нибудь связанное с нами?
— И да и нет. Косвенно это относится к Ченке и Загбою. Но в основном к хозяину Новотроицкого прииска: Набокову Дмитрию Ивановичу…
Костя интригующе приподнял палец правой руки, но договорить не успел. Из гостиной послышался голос хозяйки дома: позвали к столу. Он пригласил гостя за собой, на лёгкую закуску с дороги перед баней. И хотя трапеза длилась непродолжительное время, Сергей не находил себе места, теряясь в догадках, что же такое случилось, что затрагивает личности Загбоя и Ченки? А может, косвенно задет интерес Ули?
Но вот наконец-то после того как баню посетили женщины, друзья переместились в жаркие стены очищения души и тела. Довольное кряхтение, звонкие удары берёзовых веников по спинам, пот дружными ручейками, традиционное обливание студёной, колодезной водой и, наконец-то, блаженное расслабление в предбаннике с кружкой запотевшего кваса. Что ещё надо уставшему путнику после долгого, трёхдневного пути по горным перевалам?
Однако Сергей в думах. Как бы ни было хорошо, не забывает о словах друга. Как только присели передохнуть на широкие лавки после первого захода, испив половину кружки вкусного напитка, обратился к Косте с вопросом:
— Так что ты там толковал про Набокова?
Тот как будто этого и ждал:
— Недавно, когда мы ещё были там, в тайге, к нам в Управление пришла бумага, докладная записка, из Министерства внутренних дел, где запрашивается дело Набокова. Когда он появился здесь, в уезде, как начал торговлю, на какие средства купил прииск Новотроицкий и так далее. Короче говоря, всю его подноготную.
— Кто запросил? Зачем? — удивился Сергей.